|
Случилось это на седьмой день второй недели месяца бехемирон, года тысяча двести шестого Эпохи Империи. Вязкое, прогорклое утро выползло на небо из-за покрытых серыми соснами гор - нехотя, неповоротливо, как старый пьяница. Ударивший накануне ливень окончательно размыл петляющую промежду соснами дорогу, отрезая деревню от имперского тракта, растекся черными лужами с опустошенного холма за околицей, вымыл и вымочил обугленные балки. Морозец прихватил еще ночью, затянул тонким ледяным кружевом размашистые лужи во дворах, да сточных канавах, а с первыми проблесками рассвета, едва видимого сквозь плотный серый покров угрюмых небес, закружились в воздухе осторожные снежинки. Уже через час после рассвета снег валил плотной стеной, и потому восьмерых всадников заметили лишь, когда по балкам моста, перекинутого через обводной канал, застучали копыта.
Деревенька вздрогнула, как укушенный слепнем пес. Встрепенулась, не понимая ничего, продрала глаза - и тут же заскулила, поджав хвост: редкий путник сворачивал с имперского тракта и топал шесть шагов Иты до деревни, а чтобы заглядывали сюда конные - так бывало такое лишь, когда прибывали сборщики податей, да заезжал окрестный шериф. И не к добру был этот знак на утро после ордалии и кровопролития...
Гости явились сквозь сплошную завесу снежной бури, как зловещие призраки. Всех несли праулеры - огромные черные кони, лишенные глаз и ушей. Эти могучие животные, выведенные Империей, по всеобщему убеждению, не без помощи демонических сил, сами по себе внушали страх. Но как было не устрашиться их всадников!
Пятеро были воинами. Без регалий, в черных плащах с длинными, чуть изогнутыми на имперский манер мечами, притороченными к седлу. Капюшоны непромокаемых плащей скрывали лица, руки в кожаных перчатках, усиленных металлическими пластинами, сжимали поводья так, чтобы всегда находиться возле обмотанных шелковым шнуром рукоятей. Трое других оружия при себе не имели, кутались в кожаные плащи с меховой оторочкой, и так же прятали лица.
Вся процессия рысью прошла под окнами глинобитных хат, метая грязь и разлитые у порогов помои. Следом, высыпали, точно горох, селяне, глядя в спину черным призракам, что неслись сквозь деревню и снегопад за околицу, к сожженной, выпирающей из вершины холма, точно черная кость в открытом переломе, полуразрушенной башне. Но задержались у пепелища ненадолго - не успели послать за старостой, как копыта забили в обрат, опустошая одним своим звуком единственную улочку.
Староста деревенский, хоть и не робкого десятка был мужиком, перед гостями робел до трясучки. И было от чего: коням-демонам дородный кмет теменем даже до холки не доставал, да и остался он в одиночестве - прочие-то сразу по хатам попрятались. А староста пуще боялся, что коли не сыщется сам, гости деревню запалят. Как есть - запалят.
Слепые кони закружили вокруг черным вихрем, наступили стеной, ужали мир до камеры пыток собственных черных тел. Староста сжался, съежился, стал меньше и незаметнее. Мог бы - растекся б по грязи, да не имел возможности. Наконец, от группы всадников отделилась одна фигура в дорогом кожаном плаще с соболиной оторочкой.
- Ты - староста?
Тихий голос, зловещий. Неживой как будто. И - женский.
- Йй-я, - подтверждая слова усердными кивками, отозвался староста, собственного голоса не узнавая, - йй-я, милстива государня...
- Кто приказал спалить башню магистра Канариоса?
Голос женщины казался неживым. Не было в нем ни злобы, ни агрессии, ни раздражения. В нем вообще ничего не было - точно она сама с собой говорила, а староста - так и вовсе не существовал. И пугало это больше прочего.
- Так... колдун жешь, ордалью провели... дабы не тлетворствувал...
- Кто... приказал?..
Староста заглох - голос гостьи напоминал шелест листьев на ветру и шипение гадюки в болотных кустах. Вроде и не было в нем злобы - а пробирало до костей, до подкорки пробирало. Язык-то распух, но смолчать кмет боялся - чувствовал, что не стоило оно того.
- Так... князь... убивец ентот... он жешь скотину изводил, с демонами якшалси... ну мы и...
- Князь?
Староста увидел ее лицо под низко надвинутым капюшоном - наверное, молодое и красивое, но в окладе светлых волос. Слишком светлых, контрастных еще более с черной повязкой, скрывавшей глаза. И повалился на колени тот час, в ноги коню, запричитал неразборчиво, мол, казнить не велите.
- Встань.
Язык присох к небу, дышать стало невыносимо, а уж говорить - так и подавно. Но приказ староста выполнил, хоть стоял с трудом, и дурноту ощущал неприличную.
- Князь? - повторила вопрос седая незнакомка все тем же шипящим голосом, и староста едва нашелся сил, дабы кивнуть.
- Кто выжил? - последовал новый вопрос.
- Так это... всех порубили... енти, шерифа хлопцы...
- За телегами тащили человека, - спокойно возразила незнакомка.
- А, - точно вспомнив, спохватился староста, - так ведь, мальчонка... волчонок ентот, колдунов пасынок... с нашими хлопцами, что шериф согнал, да с его солдатами рубилси. Восьмерых, поскудник, умордовал, покеда сеть накинули, да скрутили. Он жешь как одержимый мечом машет - у нас никто и держать-то их не способен, а он - поди, один стольких повалил, да покалечил сколько - жуть. А сам-то - сопливый еще, млеко на губах не обсохло...
- Куда ушли? - незнакомка подняла взгляд; казалось, она вглядывается в снегопад, - В Блавилрок?
- Ни-и-и... могу знать, мислитва государня, не могу знать... к-казнить не велите, милстива государня, - староста опять плюхнулся в жидкую грязь, к копытам коней: ноги его уже не держали.
- Живи... пока, - бросила незнакомка, тут же забывая о бедном кмете, - Ивар, есть работа. Разыщи этого... волчонка, и дай знать.
К кому из спутников она обращалась - понять было нельзя. Вот только тучная кметка, выглядывавшая на улицу, могла бы под пыткою поклясться, что видела, как в этот самый миг, один из всадников из седла вылетел. И исчез в снегопаде. Да и когда гости коней развернули, и прочь поскакали, лошадок-то было, как и прежде - восемь, а всадников - на одного меньше...
Их догнали в двух шагах Того от перепутья.
Дюжина конников в побитых ржавчиной кирасах, три десятка пеших воинов в поношенных кафтанах с меховым подбоем и золотым блатанским львом, да пара скрипучих повозок, тащились неровным строем по широкой, размытой ливнями дороге, подобие охранения из четырех верховых с взведенными короткими арбалетами старалось держаться по краям колонны. Впрочем, удавалось это с большим трудом - неширокая обочина, залитая топкой, хлюпающей грязью, в дюжине шагов упиралась в непролазный бурелом окрестных лесов. Понурые лица, понурые кони, хлюпанье луж и грязи, желто-зеленое блатанское знамя и голубой вымпел рода Фелроу, жались понуро к древкам флагштоков. Липкий снег промежду высоких сосен был реже, ветер - тише: белесые хлопья цеплялись за одежду, попоны, ложи арбалетов. Над серой дорогой и серыми лицами, под серыми небесами и серыми одеждами, толкались беспорядочно обрывки мыслей - о тепле, о еде, о женщинах и сне.
Дружина шерифа Фелроу возвращалась в Блавилрок.
Стук копыт услышали поздно, да и внимания особого не обратили. Четверо верховых из охранения развернули коней и потопали в арьергард, еще пятеро, державшихся при шерифе, принялись взводить арбалеты, не вылезая из седел - получалось скверно. Пешие встали, грохнули древками оземь и застыли с безразличными лицами. Шериф потер обмотанную набрякшими бинтами кисть, сплюнул с досады. Тронул коня, следя, чтобы оба знаменосца держались на одном расстоянии - это всегда производило впечатление. Проезжая мимо второго фургона с раненными, бросил короткий взгляд на сидящего в грязи, измученного паренька лет восемнадцати - связанного, избитого - и процедил сквозь зубы смачное армейское ругательство. Этот шарлатанов крысеныш отвечал за раненых в повозках, за искалеченных крестьян, за убитых бойцов. Он должен был сдохнуть - в него три болта всадили и ногами истоптали, а вот нет: поутру оказалось, что он еще и стоять способен. А, впрочем, оно и к лучшему: пусть пожалеет себя, в княжеских темницах ему растолкуют, что к чему. Снова сплюнув с досады, шериф поскакал дальше.
Незнакомцев было семеро, пятеро воинов и двое гражданских в дорогих кожаных плащах, да восьмой конь без всадника. Не иначе - имперские чиновники, подумал Фелроу: все на праулерах, а такие вассалам не полагались, да и оружие у воинов - длинные, чуть изогнутые мечи в черных ножнах с рукоятями, обмотанными шнуром - как у имперских садоратов. И что им понадобилось в преддверье зимы в блатанском захолустье?
- Я есть первый сотник Зигер Фелроу, шериф на службе княжеской их милости, - представился он, приближаясь и поднимая ладонь в приветственном жесте, - с кем обращаюсь?
И тишина. Странные они какие-то, эти незнакомцы. В душе заскреблись сомнения, но шериф тот час прогнал скверные мысли: у него тут полсотни солдат, а у этих - пятеро телохранителей. Наконец, один из воинов в черном протрусил вперед и сбросил капюшон: в лицо шерифу глянули холодные серые глаза с узкими вертикальными щелочками зрачков.
Садорат.
- Матеус Касидор, - представился немолодой обладатель нечеловеческих глаз; снежинки зацепились за темно-русые, с проседью, волосы, - первый сотник, десятый корпускул Стальных Кулаков. Сопровождаю леди-инквизитора с миссией в Скорупко.
Фелроу не сумел скрыть неприятного удивления: худшие опасения оправдывались. Мало того, что головорез-садорат Империи, так еще и баба-инквизитор. Проклятье!
Придется быть предельно вежливым.
- Слава вечной Империи! - постаравшись придать лицу подобострастное выражение, поприветствовал он имперцев на имперский же манер.
- Слава бессмертным Императорам, - с безразличием в голосе отозвался Касидор, - вы сожгли башню магистра Канариоса?
Не вопрос - утверждение. Фелроу судорожно сглотнул, вновь почуяв неладное.
- Эт колдуна что ль? - шериф хотел продемонстрировать великолепное расположение духа и полную уверенность в своей правоте, да выходило скверно, - Ну, да, как князь указал. Он, извольте видеть, порчу на поля наложил, да скотину мором побил...
- Что за бред?..
Тихий голос - холодный, как дыхание могилы, как шелест опадающих листьев на промозглом ветру, как прикосновение змеиного тела. Фелроу ощутил озноб: чем-то нечеловеческим веяло от этого тихого, почти красивого женского голоса.
Она выехала вперед. Очень высокая фигура в черном плаще с соболиной оторочкой: верхом на праулере, леди-инквизитор могла смотреть на всех прочих всадников сверху вниз. Фелроу почувствовал взгляд, но так и не смог разглядеть лица имперской посланницы: капюшона снять она не соизволила.
- Согласно имперскому эдикту четыреста тридцать седьмого года, - ветер над лесом вторил ее голосу, - все маги на территории Империи находятся под протекцией Престола и подлежат преследованию только с санкции Инквизиции или Прокуратуры. Любые попытки суда на местах, ордалий или экзорцизмов, являются незаконными и подлежат расследованию и наказанию...
Шерифа оглушил скрип собственных зубов. Стараясь ничем не выдать гнева, Фелроу снова потер пораненную накануне кисть. Проклятый мальчишка! А еще эти... Чего они приперлись именно сейчас? Колдун на помощь позвал? Да шиш! Не успел бы, а коли и применил магию какую - так не из Столицы же они за ночь прискакали! Вот ведь нелегкая...
- Отдайте мальчишку, - чувствуя, что пауза затягивается, распорядился Касидор, - и отправляйтесь в Блавилрок. Позже, во всем разберется Прокуратор.
Конники шерифа топтались в нерешительности, наконец, один из них решил развернуть коня, видимо, намереваясь выполнить приказ имперского мечника, но Фелроу остановил его движение руки.
- Что же это выходит? - стараясь не встречаться взглядом с садоратом, проговорил шериф, - Их милость, о народе своем заботясь, зову крестьянскому внемля, ордалью, божий суд, значит, свершить повелел, скверну искоренить. А, оказвается, это вовсе и неправильно? Что-то, разумею я, темните вы, господа хорошие...
Фелроу едва заметно повел рукой - и полдюжины арбалетов тут же уставились болтами в черных всадников, а расслабившиеся, было, пехотинцы начали формировать строй. Касидор схватился за меч, но инквизитор остановила его одним движением руки.
- Пральна, не рыпайся, - прищурив глаз, кивнул шериф, - а ну, сними-ка капюшон, поглядеть на тя охота... инквизитор.
Но посланница Империи приказ проигнорировала. Вместо того, стянула с правой руки перчатку - на среднем пальце блеснул белым золотом перстень с огромным черным камнем. В толпе кто-то особо глазастый, зашептался вполголоса, двое всадников переглянулись, но арбалетов не опустили. А инквизитор вскинула взор, и Фелроу вздрогнул - глаза молодой женщины закрывала непроницаемая черная повязка.
- Дани!
Никто не понял, что произошло. Две голубые линии рассекли холодный осенний воздух, и пропали, тишина даже не успела испугаться, воздух не посмел вздрогнуть. Второй гражданский, сопровождающий инквизитора, сделал молниеносный пасс руками, и по толпе пробежал испуганный шепот: из ниоткуда, оказались в этих руках два тонких кольца, состоящих, казалось, лишь из горящих голубым огнем магических символов.
Символы погасли, кольца пропали. Шериф услышал дикий храп коня и полетел куда-то в сторону, подминаемый отчаянно брыкающимся животным. Упал в грязь, перекатился, попытался встать, но сверху ливануло чем-то горячим, почти обжигающим. Липким. Терпким. Фелроу взвыл, увидев кровь, попытался вскочить, броситься прочь - куда-нибудь - но поскользнулся и рухнул в грязь. Снова рискнул подняться, и опять попятился - с залитой кровью земли, пялился на него единственным глазом в половине черепа, его же всадник.
Что... Что за?!
Ноги не слушались. Руки не слушались. Мыслей не было. Что... это... за... проклятье?! Фелроу отполз на четвереньках, чувствуя тошноту и головокружение. Как же так, как же так?.. Шериф был привычен к насилию и крови, но что-то не клеилось в его сознании на этот раз. Нет, так не бывает! Не так, не так!
Он отказывался верить.
Девять всадников, два знаменосца и все кони - их просто порубило на куски. На ломти разрезало, как рассекает масло каленая сталь. Мгновенно, неуловимо, бесшумно. Совершенно бесшумно - никто не издал ни звука, и лишь бился и хрипел бессильно на укатанной, залитой кровью земле, лишившийся передних ног, конь шерифа.
- Ы... - тело Фелроу больше не принадлежало ему, - ыыыыааагх...
В оробевшей, запуганной толпе пехотинцев, сбившихся в кучу, шуршали молитвы и двигались неустанно в божественном восхождении руки. Ужас. Холодный, панический ужас. Империя. Нелюди. Демоны.
Все знали, да мало кто верил: не хотелось верить. Да не моглось.
...Она возвышалась темным ангелом - на огромном черном коне, промежду мертвых тел, на залитом кровью тракте. Никто не видел ее лица под низко опущенным капюшоном, но все чувствовали ее взгляд - нечеловеческий, зловещий. Нелюдь. Демон. Империя...
Звенья одной цепи.
- Не нужно противиться нашей воле, - зашелестел отголосками смерти ее голос - голос самой Империи; пехотинец, пытавшийся судорожно, вслепую взвести арбалет, замер без движений, - вас ждет жалование, горячая еда и теплая постель... Еще не время умирать.
Праулер переступил через агонизирующего коня и остановился подле стоящего на четвереньках шерифа. Фелроу с трудом поднял глаза - инквизитор смотрела на него сквозь непроницаемую повязку, и в этом взгляде было все, кроме хорошего.
- Я - леди-магистр, Приор, - ее тихий голос питоном обвился у горла, удушил, убил, лишил сил и надежды, - Шестой Отдел имперской Инквизиции. И мне ты решил угрожать с полусотней голодранцев, ряженых в воины? - ухмылку на ее губах Фелроу скорее почувствовал, нежели увидел в сумраке, что скрывал лицо инквизитора, - Ты надо мной издеваешься? Это даже на оскорбление не тянет...
Больше она говорить не стала. Черный конь переступил через куски мяса, в которые превратился наездник с лошадью, зашагал тяжело к повозкам; пехотинцы, пороняв копья, отхлынули в ужасе: бессмысленная и совершенно невероятная, с примесью нереальности трагедия лишила людей разума, превратив в дрожащих скотов. Угрозы они уже не представляли.
- Ивар!
Не то приказ, не то команда. Раздался удар, натужный скрип досок, головной фургон покачнулся, а объятая ужасом толпа пехотинцев снова попятилась - на крыше повозки сидел человек в таком же, как и у остальных, черном плаще. Чудовищная, скрытая тенью человеческая фигура - от незнакомца веяло какой-то звериной мощью и свирепостью. Не показывая лица, он спрыгнул наземь, сделал два шага и, не говоря ни слова, рывком оторвал от фургона путы пленного, тут же обессилено упавшего на руки своему спасителю. Тот, кого инквизитор называла Иваром, вынул нож, перерезал путы и...
Упал.
Бывший пленный двигался молниеносно. Завладев ножом, метнулся в сторону, перекатился под телегой и оказался подле толпы пехотинцев, попятившихся прочь, как от порождения зла. Два садората метнули коней ему наперерез, но тот вдруг изменил направление и рванулся прямо под копыта. Никто не ожидал этого, оба воина попытались затормозить, пленник выбросил правую руку в сторону, метнув нож и отвлекая атакующего всадника, а сам кинулся влево, неуловимым движением проскакивая под брюхом праулера и... завладевая мечом.
Парень метнулся черной молнией. Ничто не преграждало ему путь к бегству, но в последний момент, словно из ниоткуда, прямо поперек возникло черное тело праулера. Парень не стушевался и, не сбавляя скорости, рубанул диагонально, снизу вверх...
Тишина.
Время застыло. Застыл в какой-то звериной стойке Ивар. Застыли без движений обманутые пленником садораты. Застыл шериф, застыли солдаты. Застыл сам пленник, недоуменно смотрящий на собственный клинок. Застыло лезвие меча в красивых длинных пальцах среди оторочки из черного кружева. А на едва различимых во мраке губах инквизитора застыла паскудная ухмылка...
- Шах! - констатировал все тот же внушающий трепет голос.
Меч... Такой удар... Клинок садората... Голой рукой...
Обрывки мыслей кружились над толпою, точно валькирии. Паренек пришел в себя и рванул меч - тщетно. Во взгляде на мгновение промелькнула искорка удивления, но тут же погасла, затушенная непостижимой самодисциплиной. Инквизитор снова ухмыльнулась и отшвырнула клинок от себя. Парень отпрыгнул, замер в боевой стойке: он упустил возможность сбежать, и теперь ему оставалось лишь принять бой. За спиной, крался по окружности Ивар, с боков, сжимали кольцо садораты. А впереди стояла инквизитор.
Она смотрела на пленника и улыбалась. Высокий, по виду - лет восемнадцати, не сказать, чтобы грозный фигурой - скорее, жилистый, но чувствовалась в нем скрытая сила. Длинные, нечесаные волосы цвета соломы, свисали с головы неровными клочьями, а из-под них, смотрели тяжелым взглядом исподлобья орехово-карие глаза - смотрели не по-людски, по-волчьи.
Он стоял, держа меч переменным хватом слева и чуть позади, имея возможность ударить как сверху, так и снизу. Не двигался, не менял положения ног - его позиция была просчитана безупречно. И... улыбался. Грязное, израненное лицо неудавшегося беглеца пересекала безумная, бесчеловечная ухмылка. Он не боялся и не просил пощады, он выжидал, готовый убивать.
Загнанный хищный зверь...
Мгновение, ничего не происходило. Было страшно дышать: в глазах безумца горела сакральная ярость. Все понимали: он не сдастся так просто, он убьет столько, сколько сможет. Тогда, у башни колдуна, у него был лишь ржавый палаш, но он убил восьмерых и ранил более дюжины, и, не подоспей арбалетчики, упокоил бы тьму народа. А здесь, с мечом садората в руках...
Демон среди демонов.
- Довольно.
Черный капюшон скользнул вниз, и шепот пробежал по толпе. А инквизитор запустила пальцы обеих рук в волосы, раскидывая по плечам богатое, неживое серебро. И мир снова застыл - в тусклом ореоле поздней осени, на демоническом коне, облаченная в роскошные черные одежды, восседала красивая молодая женщина с бесподобными, спадавшими ниже седла, совершенно седыми волосами. Никто не видел ее глаз - их скрывала плотная черная повязка - но все видели ее губы, едва-едва тронутые снисходительной полуулыбкой с примесью какого-то потустороннего чувства. Здесь, в сером мире мокрой дороги, среди голых лесов, канав и рытвин, бесцветных небес и растерявшего краски снега, она казалась непостижимо яркой, контрастной, хотя и соединяла в себе лишь два цвета. Но именно этот диссонанс между абсолютами, превращал ее саму в абсолют: всем присутствующим она казалась богиней зимы - жестокой, кровожадной, но прекрасной.
- Мое имя - Кагеро, - странно, но голос этот больше не звучал зловеще, скорее, прибавилось в нем какого-то осеннего очарования, - Госпожа Кагеро. Я знала магистра Канариоса, и знаю, что у него были для меня важные сведения, которые он мог бы доверить своему... - она едва заметно ухмыльнулась, - ...представителю.
- Иными словами, - продолжала она, выдержав эффектную паузу, - он должен был оставить для меня сообщение. Ты что-нибудь знаешь об этом, волчонок?
Парень молчал. Одержимость битвой постепенно уходила из взгляда, но меча он не опускал. Наконец, словно что-то решив, отозвался хрипло:
- Грядет Меркава. Порча поднимается от семи к трем. Тридцать два по тридцать два придут и встанут в ряд в назначенный час.
Кагеро вздохнула, вскинула взор к туманным, запорошенным снегом горизонтам. Словно что-то сказала самой себе. Улыбнулась призрачно, вновь опустила взор.
- Все?
Он кивнул.
- Ну что ж, - она пожала плечами и принялась надевать перчатку, - ты сослужил мне службу, и потому я жалую тебе свободу от пут и этот меч.
Словно по команде, Ивар развернулся и, потеряв всякий интерес к пареньку, пошел к своему праулеру, бросив погодя какое-то витиеватое ругательство. Следом, храня непроницаемое молчание, потащились садораты.
- Дальнейшее, - продолжала тем временем Госпожа Кагеро, - зависит от тебя, волчонок. Выбора у тебя два: первый - компания этих... господ и надежда на собственную прыть. Ты ловкий малый, если постараешься, упокоишь десятка полтора, пока они будут взводить арбалеты. Второй... - она неприятно ухмыльнулась, приставив могильный холод к человеческим спинам, - Ты присягнешь на верность мне!
Ивар застыл, точно на стену напоровшись, садораты поворотили коней, уставившись на инквизитора недоуменными глазами свиней, увидевших солнце. Шериф Фелроу, все время сидевший в грязи и крови, уронил челюсть, по толпе побежал шепоток, кто-то опять принялся осенять себя священными восхождениями. А во взгляде паренька с мечом промелькнуло что-то неуловимое, непостижимое, запредельное...
- Служи мне, - казалось, Кагеро не замечала эффекта собственных слов, - отдай свою жизнь за меня и умри по воле моей. Стань моим, и ты увидишь, сколь разнообразна жизнь. Я покажу тебе то, что хотят видеть многие, но мало кому удавалось бросить хоть взгляд. Пойдем со мной, - она протянула руку, - пойдем... волчонок.
Он опустил меч, поднял голову и взглянул ей в глаза - те, что были скрыты непроницаемой повязкой. Взглянул, ухмыльнулся криво, отер рваным рукавом лицо...
И согласился.
Его звали Скач - напоминало не имя, а собачью кличку, но другого паренек не знал. Он казался грубоватым и резким, но в каждом движении сквозила затаенная грация смерти. Ему едва-едва исполнилось пятнадцать, но выглядел он на все восемнадцать. Этот парень был рожден с мечом и для меча - так сказал первый сотник Касидор. В Блатан парень приехал летом с юга, вместе с магистром Канариосом как его телохранитель. В ту памятную ночь, когда дружина Фелроу и крестьяне из деревни взяли приступом башню мага, Скач бросился в самую гущу, чтобы дать сбежать хозяину и прислуге - тщетно. Беглецов настигли и зарубили конники, Скача ранили тремя болтами, набросили сеть и скрутили. Ему грозили пыточная и петля, но седовласая инквизитор Кагеро по непонятной прихоти даровала ему жизнь, забрав с собой с опустошенного, залитого кровью тракта.
Больше о нем никто ничего не знал.
Фелроу так и не оправился - все бормотал что-то невнятное, пока его вели под руки молчаливые, затаившие страх дружинники. Инквизитор даровала им жизнь в обмен на молчание о том, что они видели и слышали на тракте, право разбираться в деле незаконной ордалии, было переложено на имперскую Прокуратуру. Забыв о существовании княжеской дружины, черный отряд Инквизиции исчез во вновь усилившемся снегопаде.
Они рвались на север. Шли крупной рысью, редко меняя аллюр и не останавливаясь: более сильные, выносливые и неприхотливые, праулеры могли позволить своим хозяевам такую роскошь. Скакали весь день, следуя опустевшим в сезон имперским трактом, уже к полудню достигнув княжеского форта. Здесь отряд задержался ненадолго - напоили и накормили праулеров, раздобыли продрогшему Скачу побитый молью, но все еще держащий тепло плащ. Здесь же новоявленный инквизитор стал приглядываться к своим спутникам.
Кагеро сопровождали двое - Ивар и Дани, садораты в счет не шли.
Ивар был очень высок - на пол головы выше Скача - и крепко сложен. Темноволос и темноглаз, резкие черты лица придавали его облику мрачности, а глубоко посаженные карие глаза светились вызовом. Под плащом он носил жилет из грубой кожи на голое тело, перепоясанный парой ремней, широкие брюки-шаровары, заправленные в высокие сапоги с мягкой подошвой без каблуков.
Ивар был на удивление многословен. Трепался с садоратами, гарнизонной стражей, с кузнецом, конюхом, парой заблудших кметов. Сыпал пошлыми шуточками и анекдотами, успел растолковать окружающим пару баек и даже сыграть со стражниками в кости, что как-то не вязалось с его грозным видом и поведением там, на тракте.
Дани, в противовес, был молод и худощав. Узкие плечи, худенькие ладони, бледная кожа. Коротко остриженные пепельно-серые волосы и большие - просто огромные - зеленые глаза, которые паренек никогда не поднимал, всегда глядя в сторону даже тогда, когда обращались к нему напрямую. По прибытии, он сразу принялся осматривать праулеров, натирая наминки под седлами дурно пахнущей мазью. Закончив с осмотром и отсыпав животным корма, взялся за Скача - осмотрел раны от болтов, но вопроса, что так ожидал новичок, не задал, лишь пожав плечами и вернувшись к лошадям. За все время, Дани не сказал ни слова.
Выехали они сразу же после полудня. На перепутье в шаге Иты от форта, свернули с имперского тракта, забиравшего на восток, на разбитую телегами, залитую лужами и припорошенную тающим снегом проезжую дорогу. Праулеры шли ходко, усталость им была неведома. Отряд снова припустил, шли по-прежнему на север, чуть-чуть отклоняясь на запад, аллюр почти не меняли. К первым сумеркам, снова выскочили на имперский тракт, миновали, не останавливаясь, пару крупных деревень, и к закату достигли границ княжества. В пограничном гарнизоне предъявили документы и, не задерживаясь, вновь поскакали в ночь, не сбавляя темпа.
Сквозь сгущающийся сумрак окрестных лесов упал на землю морозец, подул холодный ветер. Еще до сумерек, в окрестностях начали попадаться заснеженные пятачки, а ближе к вечеру все окрест окрасилось в сероватые тона раннего снегопада. Сейчас же, сквозь мрак, белели заснеженные обочины, да моросило с неба порошей - мелко, неприятно. Ветер лизнул верхушки деревьев, вжался сквозь них в тракт, забрался под одежду, выстудил, выветрил. Скач стиснул зубы, завернулся в плащ, прижался посильнее к правящему праулером Ивару. Кованые подковы хрустели льдом из окрестных луж, несли слепых коней через тьму - сумрак нипочем. Черный отряд летел сквозь ночь, обгоняя ветер.
Свет забрезжил за поворотом дороги внезапно, праулеры фыркнули, почуяли человечье жилье, пошли шагом. Отряд миновал ворота постоялого двора, все спешились, Касидор взбежал по ступеням и скрылся в утробе старого бревенчатого строения, Дани отправился на поиски конюха. Спустя пару минут, командир садоратов показался на пороге и кивнул, давая понять, что обо всем договорился.
Харчевня пустовала - занята была лишь пара столов: за одним сидел какой-то купец с пажом и потреблял печеного гуся, за другим - заливались дешевым пивом шумные кметы. Для инквизитора со спутниками приготовили столик подальше, отделенный от прочего зала толстым пологом. На скамьи вдоль стола услужливые барышни уже постелили линялые шкуры, да вымели пол, стол оказался очищен от сора и освещен парой свечей в деревянных подсвечниках.
- Уже все исполняем! - подобострастно сообщил дородный харчевник, сияя пробелом между зубами, - Чего еще изволите, милсдари?
- Хм, - умастившись в специально приготовленном кресле, Кагеро вынула из рукава костяной гребень да принялась расчесывать роскошные волосы, - а не сыщется ли у славного хозяина баньки, да погорячее?
- Сыщется, сыщется, - закивал харчевник, слегка оробевший под невидимым взглядом Госпожи, - как только прикажите, так сразу же пошлю девок баньку заварить и купель навести...
- Ну, так организуйте, славный хозяин, - Кагеро откинулась в кресле, делая вид, что рассматривает свой перстень, - я притомилась с дороги...
Хозяин поймал глазами черный камень и тут же испарился, однако почти сразу же стали появляться дородные барышни, споро разносящие блюда: мясо с квашенной капустой, горячий сыр с гренками, маринованная рыба и сухофрукты, ароматный глинтвейн и глиняный сосуд с прохладным вином. Все не сговариваясь, принялись за еду.
Скачем владел зверский голод. Первая порция мяса с капустой провалилась на дно желудка, точно отразившись гулким эхом. Не удовлетворившись этим, мечник прикончил две рыбины, запил вином, и лишь тогда ощутил легкое насыщение, уже не спеша, накладывая в тарелку сыра с гренками.
Краем глаза, он наблюдал за Госпожой.
Она не разделяла общей трапезы. Сидела, развалившись в кресле, подпирала кулаком подбородок, смотрела сквозь черную материю со скучающим равнодушием - так, по крайней мере, казалось Скачу. Красивая... В бархатистом черном платье с богатой кружевной оторочкой, опоясанная кожаным ремнем с костяной пряжкой, с обнаженными плечами, усыпанными неживым серебром седых волос, с тонкой бархоткой цвета ночи, подчеркивающей какую-то неземную красоту своей обладательницы, и столь же черной материей, скрывающей взор. Да, эта повязка внушала трепет и несла страх - своей необычностью, исключительностью, невозможностью. Загадка...
Дани появился бесшумно и скользнул к креслу Кагеро, как призрак. Развернул принесенный сверток из овечьих шкур и, к немалому удивлению, извлек маленькое сверкающее блюдо. Не успел Скач удивленно взвесить бровь, как на блюдо встала небольшая драгоценная чаша, тут же наполнившаяся вином из черной, поросшей плесенью бутылки из того же таинственного свертка. Благодарно кивнув, Кагеро подхватила чашу двумя пальцами и пригубила ароматного напитка, а зеленоглазый юноша, не поднимая взор, опустился на скамью рядом с Иваром и приступил к трапезе.
Она умеет производить впечатление, эта женщина. Артистична и театральна - сидит во главе стола, в убогой харчевне, откинувшись в кресле и пьет жутко дорогое, по всему видно, вино из серебряной - нет! - белого золота, чаши...
Она вела себя вызывающе, но что-то внутри подсказывала Скачу, что именно Кагеро имела на то полное право. И это нравилось ему.
- Ивар, что говорят в народе? - поинтересовалась она, сделав еще один глоток.
Громадный инквизитор выплюнул косточку от мяса, отер руки о полотняную салфетку, отрыгнул в кулак.
- Ничего не говорят, - подняв глаза, отозвался он, - по всему видать - не дошли еще слухи. Говорили только, что пару дней, как проезжал через форт отряд странный - все в коже и серебре, с черно-белым знаменем...
- Четвертый Отдел, - усмехнувшись криво, Кагеро вновь пригубила вина.
- Они, родные, - кивнул Ивар, - большой отряд, человеков тридцать будет. Экзорцисты все, как на подбор. Во то чую, будет потеха...
Но госпожа, видать, не разделяла восторга своего слуги - помолчала, болтая рукой чашу, потом поставила осторожно на блюдо, снова подперла кулаком подбородок. Вздохнула.
- Исидор, - звучало почти мечтательно, - мой старый добрый недоброжелатель... Какая неприятно ожидаемая встреча!
- А может их это... того...
Слова Ивар подтвердил красноречивым жестом ладони по горлу. Кагеро вдруг прыснула, рассмеялась бесшумно. Вновь подхватила чашу.
- Брось - они же наши союзники! Убьешь - не поймут...
Скач, усердно хрустевший гренками, делал вид, что его сей разговор не заботит совершенно, но уши держал навостро. Хотя, помогало это мало - понять что-то из разговора Ивара и Госпожи было почти невозможно.
А требовалось позарез. За день о своих нечаянных спутниках он узнал ровным счетом шиш, не имея представления, куда они движутся и с какой целью.
Скач с трудом мог объяснить, почему согласился. Его положение там, на дороге, безвыходным называть язык не поворачивался - шансы уйти целехоньким были много выше, чем могло показаться со стороны. Однажды своре шерифа повезло, но дважды такая удача не улыбалась никому. Но, между тем, Скач не сомневался, принимая предложение Госпожи, и тут было, над чем поразмыслить.
Не верил он Кагеро. Да, было в ней что-то необычное, потустороннее, что влекло к себе непреодолимо - некое таинство, теребившее душу. Но вырос Скач в жестоком мире предательства и лжи, и потому не привык доверять первому встречному. С Канариосом их связывал договор - не больше и не меньше, и Скач остался верен ему до конца. Пусть в деревне шептались, что старый маг-отшельник выродка из юго-западных степей усыновил - в действительности их отношения оставались исключительно деловыми.
Но Канариоса, этого тщедушного и капельку сумасшедшего старика, Скач понимал. Их договор был прозрачен, обе стороны знали, зачем нужны друг другу. А вот мотивы Кагеро были неясны. На первый взгляд ей, окруженной садоратами и инквизиторами, молодой мечник, боец-самоучка, был ни к чему. Он неплохо ладил с мечом, но вряд ли был существенно лучше имперских волкодавов. Как телохранитель или боец, он мог заинтересовать отшельника-мага, но не имперскую сучку, распивающую вино в походе из золотых чаш. Всю свою недолгую жизнь он работал мечом за звонкую монету, за горсть медяков или пару серебряников, и потому хорошо знал цену человеческой жизни.
В то, что предложение Госпожи было лишь капризом, Скач также не верил. Да, Кагеро, требовавшая затопить для себя любимой баньку с купелью, скакавшая на лошади в бархатном платье и пьющая из золота, могла показаться капризной дворянкой с ветром в голове, но юный мечник, не один десяток трупов штабелями уложивший, убийц чуял за версту. И тот налет беспринципного цинизма и крайней жестокости, что сквозил во фразах и движениях Кагеро, был ему хорошо знаком.
В том, что Госпожа поступает с вызовом принципиально, Скач не сомневался. Таких, как она, во врагах держать - смерти подобно. Но и в друзьях ходить небезопасно: Кагеро ни во что не ставила человеческую жизнь. Во фразах, в поступках, в мимолетной ухмылке - во всем этом крылось неявное презрение к человеческому роду, к мягкой глине в руках скульптора, что лепил скульптуру, безжалостно отсекая излишки. А Скачу очень не хотело становиться излишком.
Все должно было проясниться вскоре, иначе ему придется поискать способ покинуть свою нечаянную Госпожу. Он - наемник, меч и жизнь - его единственные истинные ценности. В княжестве Скорупко, на территорию которого они этим вечером вступили, работа для длинного клинка завсегда сыщется, а подзаработав и зиму переждав, можно отправиться обратно на юг, в Энкор, на границу с Тираской империей, где всегда ценились бойцы. Это было просто и понятно, привычно и, по большому счету, безопасно. Надолго задерживаться рядом с той, чьих мотивов и целей он не понимал, Скач не хотел.
А разговор меж тем жужжал в воздухе надоедливой мухой. И вслушиваться-то не хотелось, а требовалось.
- Как думаете, что там, Госпожа? - Касидор отер руки, вскинул взор на Госпожу.
- Думаю? - едва заметное движение обнаженным плечиком, - Я знаю, Матеус. Впрочем, тебе увидеть этого не суждено... Счастливчик.
Касидор как-то неопределенно передернул плечами, словно слова Кагеро пробрали его до костей.
- Вы уверены, что армия бесполезна?
- Совершенно.
Неопределенная улыбка перечеркнула губы Госпожи. Касидор отвернулся.
Из ниоткуда возникла молодая кметка - кровь с молоком - шепнула что-то сотнику на ухо. Тот встал, чуть поклонился, приложив руку к груди.
- Госпожа, купель готова!
Кагеро криво усмехнулась, залпом допила вино и, бросив небрежно чашу на блюдо, встала. Скач успел отметить нездоровый блеск в глазах девицы из слуг, вперившей взор в золотые приборы, ощупал инстинктивно ножны меча. Приказал себе расслабиться: нет, не посмеют.
Вслед за Госпожой поднялся Дани и, ни слова не проронив, последовал за Кагеро. Скач снова взвесил бровь - однако, инквизитор оригинальна! А, впрочем, телохранитель такой женщине даже в бане мог понадобиться вполне: не известно, каких сюрпризов полна Кагеро, но парилка - не то место, куда принесешь что либо, кроме самого себя. Вздохнув, Скач долил глинтвейна: горячий аромат приятно защекотал ноздри.
- Эй, парень, - Ивар сидел, смежив веки и привалившись спиной к стене, - ты это... раны сращиваешь?
Скач внутренне сжался, но вида не подал.
- О чем ты?
- О дырах в твоей шкуре.
В руке Ивара блеснул нож; Скач сжал ножны меча, мысленно прикидывая расстояние. Так, стол - в сторону, крайнему садорату можно в рожу вином, будет четверть секунды - хватит. Справа - полог, под него в зал, а там - поиграем...
Но, против всех ожиданий, огромный инквизитор нож использовал совершенно неожиданным образом - принялся загнутым кончиком ковыряться под ногтем.
- Ты -регенератор, - не спросил, а констатировал Ивар, - тебя намедни болтами продырявили и ногами оприходовали, а утром ты мне так под дых засадил, что я прозрел все на свете...
Скач скрипнул зубами. Нет, не пойдет, Ивар слишком быстр, даже быстрее садоратов. Его нужно отвлечь, иначе не успеть...
Но последующие события мысли спутали и планы поломали. Ничего больше не говоря, Ивар вытянул вперед левую руку и полоснул ножом поперек предплечья. Узкий глубокий порез рассек плоть, бросив на стол пару алых капель... и не больше. Буквально на глазах закрылся, превратившись в узкий рубец, шрам и, спустя лишь пару мгновений, исчез совсем.
Видимо, сохранить невозмутимость Скачу не удалось, и выражение лица было наиглупейшим, ибо Ивар не стесняясь заржал.
- Расслабься, малец, - громила снова откинулся назад, - все тут такие...
Над столом повисла тишина.
- Так ты раны-то сращиваешь, а? - выдержав паузу, повторил вопрос Ивар.
Скач кивнул.
- Не так быстро...
- Ну, еще бы! - гигант усмехнулся, явив миру безупречный оскал, - Мои-то способности - наживные, а в тебе-то мастерства нашего - ни на грош. Стал быть, ты от природы такой уродился.
- Ты ж просто пойми, пацан, - продолжал Ивар, подавшись вперед и опираясь локтями о стол, - мне понять охота, чего такого Госпожа в тебе нашла. Не, не подумай чего, я не против, чтоб ты с нами катался, мне-то что? Просто нет у тебя таланта к мастерству нашему, это даже я вижу, однако ж приглянулся ты ей чем-то. Вот, к примеру, раны ты сращиваешь - но мало ли вас таких,регенераторов? Да и мечом махать каждый может...
- Я - не каждый, - процедил Скач.
Ивар его задел. Всю недолгую жизнь молодой наемник верил, что один владеет уникальной способностью раны заживлять. Сколько раз выживал, когда, казалось, ни единого шанса не оставалось! Его рубили, кололи, резали, жгли кипящим маслом и били камнями, а он, повалявшись ночку в бреду, просыпался утром, целехонек и, подхватив меч, снов отправлялся в бой. А этот черноглазый сидит, лыбится и заявляет, что это - в порядке вещей, что таких, как он, Скач, полно.
- Хорошо двигаешься, - заметил, как бы между прочим, Касидор, - но много лишнего делаешь. Завтра, как доберемся, встанешь со мной - хочу посмотреть, чего стоишь в бою.
- От Госпожи бы он не ушел, - продолжая ухмыляться, вставил Ивар; эта ухмылка начинала доставать Скача.
- Да кто она такая? - тихо процедил Скач, глядя в сторону, - Меч остановить... голой рукой. Ни одному человеку такое не под силу...
- Ну, - Ивар потер ладонью лицо, - в вопросе часть ответа скрыта. Если, как говоришь, человеку такое не под силу, а Госпожа сделала, то и выходит, что она...
Не человек?!
И снова Скач не сумел сохранить беспристрастного выражения лица, лишь усугубив тем самым паскудство ухмылки Ивара.
Не человек... Не человек...
Что происходит? Кто эти люди? Инквизитор, раны заживляющий быстрее, чем он сам, и двигающийся, как зверь; субтильный юноша, мановением руки умертвивший - и не понять, как! - дюжину конных воинов; высокая седовласая женщина, разъезжающая по задворкам Империи в дорогущем наряде и останавливающая клинок голой рукой... Кто они? Зачем они здесь? Ради чего? И зачем им Скач - наемный мечник с парой тайных талантов, по словам того же Ивара - вовсе не из ряда вон?
- Мудрено ты говоришь, Ивар, - сдержанно проговорил Скач, инстинктивно чувствуя, что пауза в разговоре излишне затягивается.
- Зачем - мудрено? - инквизитор пожал простецки плечами, - Очень прямо говорю, как есть...
Разговор прервала все та же дородная служанка. Вынырнула из-за полога, окинула взглядом присутствующих, потупила взор, встретив визави Касидора - все-таки, садораты внушали слишком много страха. Потом, увидела Скача и встрепенулась, словно обретя поддержку, затараторила, что, мол, госпожа требует молодого господина, и что милсдарю мечнику предложено пройти в банный задел. Скач бросил взгляд на Ивара, но тот только пожал плечами и сделал вид, что чрезвычайно заинтересован булатным рисунком своего ножа. Решив не ломать голову над вопросами, что сами решатся, Скач, подхватив меч, отправился вслед за служанкой.
- Эй, парень, - догнал его голос Ивара, - ты в нужник тоже с мечом, али как?
Скач предпочел смолчать.
- Интересный субъект, - констатировал Касидор, подождав, пока затихнут шаги молодого наемника, - определенно с опытом...
- Да, - зевая, согласился Ивар, - мы там сегодня все облажались.
- Не потому ли Госпожа благоволит ему? - вставил один из садоратов.
- Да хрен его знает, - Ивар откинулся назад, стукнувшись затылком о стену; смежил веки, снова зевнул, - уж сколько служу Госпоже, а понять ее все не выходит. Одно знаю, служивые: коли она сказала, то так тому и быть - знать, есть причина...
Допивали вино в тишине.
Банька при постоялом дворе была просторная: в сезон, когда по тракту колесили купеческие повозки, а отбою от посетителей быть не бывало, в ней парились, порою, по три дюжины разгоряченных купцов, дельцов, да проходимцев разом. Всякое бывало. Сейчас же, в преддверье зимы, когда сам постоялый двор жил лишь одинокими путниками, княжескими курьерами, да редкими имперскими разъездами, затопили это объемистое помещение, притулившееся к тылам основного здания, лишь по приказу инквизитора Империи Клиге - ни один иной человек, в здравом уме, не станет в такой сезон платить за сухие дрова, каменный уголь и пол сотни ведер родниковой воды: вестимо, что колодезная для хорошей купели не годилась.
Сопровождающая кметка сказала раздеться и тут же, хохотнув, скрылась за скрипучей дверью. Скач долго сомневался, переминаясь с ноги на ногу в предбаннике - его не стесняло появиться на глаза дамам в неглиже, нет. Ему не хотелось расставаться с мечом - каждый раз, выпуская оружие из рук, он ощущал дискомфорт, и справиться с этим был бессилен. Многие годы, его единственным спутником оставался меч - люди приходили и уходили, люди сменяли друг друга, лгали, предавали, продавали и покупали, а меч просто был рядом. Людям верить не получалось, получалось - только мечу.
Наконец, решившись, он избавился от своих лохмотьев и, положив на них сверху лакированные ножны с мечом садората, пожалованным ему Госпожой, рывком отворил дверь в парилку. Запрыгнул внутрь, затворил за собой. Пригляделся... и едва поймал челюсть.
В центре стояла внушительных размеров деревянная ванна, до краев наполненная курящейся водой, в углу полыхала каменная печь, в воздухе - не продохнуть от пара. Госпожа Кагеро сидела в ванне, откинувшись на высокую спинку, а сидевший рядом на скамеечке Дани расчесывал ее фантастические волосы. Вернее - расчесывала.
Дани был девушкой.
Худенькой, хрупкой, с узкими бедрами и аккуратными маленькими грудями, коротко остриженными волосами и огромными зелеными глазами, что впервые взглянули на него, Скача, стоило ему лишь появиться на пороге. Она, эта молчаливая незаметная девушка, чуть вздрогнула, но он понял, что то - вовсе не от смущения. Перед глазами мгновенно вспыхнул образ: пустой имперский тракт, мокрый снег срывается с бесцветных небес, на земле - изуродованные тела и лужи крови...
Она знала свое дело. Прислуживала своей Госпоже, а если появлялась необходимость - обезглавливала любого, выказавшего Кагеро непочтение. Именно это прочел Скач в ее больших, почти красивых глазах, наполненных холодной отрешенностью и молчаливой решимостью: сакральную преданность своей Хозяйке. Не будь он тем, кем был - испугался бы этого взгляда, но Скач был Скачем, а потому, выдержав секундную атаку визави, спокойно перевел взгляд на Кагеро, надеясь внутренне, что в парилке трудно различить смущение.
Интересно, что от повязки своей инквизитор избавляться не собиралась - даже в ванной комнате она не расставалась с этим непонятным атрибутом. Скач был уверен: Кагеро не слепа, отнюдь. А потому о причинах, почему она прятала глаза, оставалось только догадываться.
- Ты долго еще собираешься там стоять, волчонок? - тихий голос Госпожи прервал поток размышлений, - Залезай...
Ее длинный палец с безупречным маникюром указал на противоположный конец ванны. Рассчитанная на коллективное мытье, купель позволяла без проблем расположиться полудюжине гостей, так что места было вдоволь, но Скача смущало не это.
- Дани, - игнорируя пронзительный взгляд своего гостя, бросила Кагеро, - принеси-ка нам еще водицы - тут одной лоханью не отделаться. А ты, - она снова взглянула на Скача, - не стой столбом и лезь в воду: от тебя разит помоями, темницей и конским потом. Я уже не в том возрасте, когда вздыхаешь по мужланам, четверть жизни проводящим в седле, и малую нужду справляющим, не слезая с лошади. Не терплю грязных людей - так что заканчивай танец на пятках и заползай в ванну.
Скач стиснул зубы и подчинился. Вода оказалась горячее, чем он предполагал; приняла тело в жаркий плен, ливанула через край на почерневшие от времени доски, просочилась прочь. Вытягивая ноги, юноша постарался сесть так, чтобы ненароком не задеть развалившуюся в ванне Кагеро - и это не укрылось от Госпожи.
- Какой галантный...
Скач мог поклясться, что на невозмутимом лице Дани на какой-то краткий миг мелькнула улыбка, но тут же исчезла. Девушка встала и, не поднимая глаз, растворилась в сгущающемся парном тумане. Через секунду, раздалось шипение - Дани подливала воды на горячие камни, подбрасывала дров и угля. Еще через секунду, скрипнула дверь, и они остались одни.
- Ну, как ощущения? - поинтересовалась Кагеро, выдержав паузу.
- Странно...
- Никогда не принимал ванну... вот так?
- Нет.
- Ясно, - она чуть наклонила голову, точно пытаясь посмотреть на него под другим углом, - но мысли твои не об этом...
- Дорогое удовольствие, - сухо прокомментировал Скач, почесывая правое плечо, - я думаю...
Госпожа фыркнула и шлепнула ладонью по воде. Брызги плюхнули в лицо Скачу, парень принялся тереть глаза - попало мыло. Почувствовал усмешку на губах Кагеро и, прежде чем успел понять, что же делает, плюхнул водою в ответ. Тут же смутился, но Госпожа лишь засмеялась своим бесшумным смехом.
- Расслабься! - ее голос прозвучал на удивление звонко, - Завтра будем воевать, да гроши считать, а пока - наслаждайся.
Минуту, они просто лежали в тишине, позволяя истоме растекаться по телу, заглядывать в душу, наполнять слабостью и негой. На юге, в степях, кочуя из одной наемной армии в другую, Скач вообще не знал, что такое баня - мылись редко, в реках, одежду не стирали, пропитывая дымом костра, в который подбрасывали дурно пахнущие травы - защищались от вшей. Когда Канариос предложил ему работу, Скач переехал в башню мага на севере Блатана, где была оборудована небольшая ванная комната. Старый отшельник приказывал Скачу мыться каждый первый день новой недели, и надевать свежую одежду. Там же Канариос приобщил своего пасынка-телохранителя к северной диковинке - нижнему белью.
Но вот так лежать в ванне, да еще и в обществе женщины, притом - обладающей огромной властью и какой-то потусторонней красотой, Скачу еще не приходилось. Вода была необычайно мягкой и источала тонкие эманации непостижимой гаммы ароматов: наверняка, в ванну были добавлены какие-то масла и эликсиры. Вскоре Скач заметил, что горячая вода не только расслабляет, но и неумолимо клонит в сон. А спать было нельзя.
И все-таки, какой восхитительный цинизм! Люди в южных степях проживали жизни в шалашах из шкур, жили под тентами, спали на циновках. На зажиточном севере, в краях, богатых строительным камнем, глиной и древесиной, девять из десяти ютились по жалким глинобитным лачугам с соломенными крышами, лишь мечтая о деревянном доме. Люди голодали, недоедали, недопивали, недосыпали, наживая горбы к тридцати годам, плодили десятками ребятишек, из которых выживали лишь единицы и все - лишь ради того, чтобы выжить, чтобы увидеть завтрашний день, чтобы дышать, корпеть и страдать. Скач выполз из низов, из самых недр гнилой земли Акариона, и потому хорошо знал цену звонкой монете: рядом с парой сребреников, человеческая жизнь не стоила ничего.
А седовласая инквизитор Кагеро сидела в ванне, оплатить которую не смогла бы ни одна крестьянская семья, работай она хоть год кряду. И он - вместе с ней. И совесть его не мучила - он просто констатировал факт и получал удовольствие.
- Какое расточительство, - закрыв глаза, озвучил он собственные мысли.
- Я могу позволить себе небольшую роскошь, - отозвалась с другого конца Кагеро, - я достаточно зарабатываю на службе Их Императорскому Величеству. Что же до остального... Деньги - лишь инструмент к достижению комфорта, и жалок тот, кто видит в них нечто большее.
- Да, - продолжала она, поймав недоуменный взгляд Скача, - просто понимание комфорта у всех разное. Для кого-то это плесневелая краюха хлеба, для кого-то - меч садората за двести золотых монет, а для меня - горячая ванна, - она подняла руки, пробегая пальцами по правому предплечью, плечу, к шее, - это тело слишком неприхотливо, но я люблю его. Не терплю грязь: если не могу принимать ванну, хотя бы трижды в неделю, я становлюсь отвратительна самой себе.
Она подхватила какой-то пузырек и, капнув на ладонь содержимого, принялась натирать руки и плечи. Скач молчал.
- В действительности, гигиена является совершенно необходимой вещью, - продолжала Кагеро, - грязь несет болезни: чуму, оспу, холеру, большинство венерических заболеваний - от людской нечистоплотности. Думаешь, все это бредни изнеженной аристократки? - она криво усмехнулась, - А знаешь ли ты, почему врестанцы проиграли в семимесячной войне? М? Когда войско лорда Джариса вошло в Калтикорку, его воины под красным фонарем в очередь выстроились. В итоге, за полгода, половину войска выкосил сифилис, и нам осталось только предъявить ультиматум.
- Грязные волосы трудно расчесывать, в них селятся вши, - продолжала Кагеро, возвращаясь к первоначальной теме, - да и выглядят они неэстетично. Грязная кожа покрывается угревой сыпью, прыщами и фурункулами. В Клигенгарде, я принимаю ванну дважды в день потому, что это доставляет мне удовольствие: меня мало что радует в этой жизни, и потому я не могу отказать себе в этой слабости. В конечном счете, - она усмехнулась собственным мыслям, - я считаю, что от женщины должно пахнуть женщиной, а не навозной кучей. И уж тем более - не парфюмерной лавкой на навозной куче. А ты как думаешь?
Вопрос она сдобрила усмешкой. Скач промолчал.
- Не выношу резких запахов, - вздохнув, продолжала Госпожа, - и смрада от своих подчиненных - тоже. Так что, поскольку ты теперь работаешь на меня, придется и тебе приобщаться к культуре чистоты: привыкай. Кстати, к вопросу о нашем уговоре, - как бы между прочим, Кагеро резко изменила тему, - почему ты пошел со мной?
Скач промолчал, лишь пожав плечами.
- Какой неразговорчивый, - ухмыльнулась Госпожа, - впрочем, мы оба знаем, почему. Ну, да не будем о прошлом - кто старое помянет... А вот будущее твое тебя интересует, не так ли?
Скач вскинул взор: Кагеро попала в точку.
- В таком случае, спрошу тебя, волчонок: ты веришь в чудовищ?
Возникла пауза - внезапная, как вспышка молнии и глубокая, как бесирагский залив. Кагеро сидела, смотрела сквозь свою повязку глаза в глаза и ухмылялась - что за отвратительная манера? Неужели она действительно настолько цинична, как хочет казаться? Скач должен был выяснить: он хотел знать, чего можно ожидать от этой женщины.
- Как ты думаешь, - так и не дождавшись ответа, Кагеро задала следующий вопрос, - сколько людей видели... мои глаза?
Почему-то Скач вздрогнул. Труднообъяснимо - просто жутковатый вопрос, заданный в жутковатой форме. И все же...
- Из ныне живущих - никто, - Кагеро сама ответила себе, вновь опуская занавес тишины.
Скач молчал, стараясь не смотреть в лицо Госпожи. Стерва! Она умела играть на нервах...
- Чудовища, волчонок, - тон Кагеро неуловимо изменился, заставив Скача повести плечами, - они рождаются в человеческих кошмарах и поэтому люди против них бессильны. Такова природа чудовищ, и такова природа любого, кто захочет сразиться с чудовищем. Чтобы убить чудовище, ты должен перестать бояться, должен сам стать чудовищем - и лишь тогда ты сможешь бросить вызов порождению человеческих кошмаров...
Она смотрела в сторону. Скач видел ее профиль - утонченные линии носа и подбородка, красивая линия губ - их уголки были опущены капельку вниз, из-за чего улыбка у Кагеро могла получиться лишь грустной. Впрочем, до сего момента она предпочитала лишь мерзко ухмыляться - с чувством собственного превосходства, со снисхождением, хотя... Это было там, на тракте, когда она говорила с шерифом, но сейчас она, скорее, играла с юным мечником, точно кошка, заманивала в какую-то ловушку, потешалась над его неспособностью понять ее слова.
И все же - почему? Почему он пошел за ней? Она сказал, что они оба знают ответ. Пожалуй, в этом что-то есть...
- Знаешь, волчонок, - и вот она, та самая грустная улыбка! - меня часто называют чудовищем... Это правда, - она снова взглянула сквозь повязку прямо в глаза молодому наемнику, - у тебя будет возможность в этом убедиться. Да и сам ты... не простой южанин.
Скач не подал вида, но внутри что-то щелкнуло. Плохо дело: его раскрыли. Нужно было догадаться, ведь Ивар спрашивал про сращивание ран. Они же инквизиторы, у них ведь опыт, они знают о таких, как он. А теперь, он сидит в ванне, лицом к лицу с инквизитором-чудовищем, а его меча, вполне возможно, уже нет на месте, да и добраться до него не выйдет. А за дверью - наверняка Дани. Но тогда... зачем все это? Зачем это Кагеро? Почему?
- Ты наполовину моркайн, - констатировала она тихим, обыденным голосом, слегка захмелевшим от парной истомы горячей ванны, - по внешности не видно, но регенерация и рефлексы выдают тебя с головой. Ты двигаешься быстрее садоратов, ты смог соперничать даже с Иваром - акарионцы так не смогут. А еще, спорю: ты отлично видишь в темноте...
- Не так хорошо... - он отвел глаза, - Потому, что различаю цвета.
- Зато можешь оценить этот мир в его дневной красоте, - она пожала плечами, - кем были твои родители?
Он покачал головой и взглянул на нее. Что-то было в этом взгляде - вежливая, но категоричная просьба. Она поняла.
- Хорошо, это не мое дело - расскажешь, когда посчитаешь нужным, - Кагеро согласилась на удивление быстро; видимо, ее эта информация, в действительности, заботила мало, - но вода остывает, скоро вернется Дани, и это вынуждает меня перейти к делу. Зачем ты мне? Я имею, что тебе предложить, волчонок. Мы направляемся с миссией в Двиновий Град, крупный город в Двиновьей волости, на границе Блатана и Скорупко. Там нас ждет битва, и я хочу, чтобы в этой битве ты дрался рядом со мной. Я заплачу, - предупредила она вопрос Скача, - но это не просто для того, чтобы дать тебе помахать мечом: и без тебя есть, кому управиться. Я хочу посмотреть, на что ты способен в деле - и, если мне понравится, я предложу тебе сделку... выгодную сделку. Ну, а если нет - и жив останешься - то я тебе заплачу... скажем... десять золотых. Идет?
Скач не подал виду, но внутри у него все перевернулось. Десять золотых... Никогда в жизни он не держал в руках такого состояния, самый крупный его заработок не превышал двадцати сребреников, а здесь ему - безродному сироте из южных степных пустошей - предлагали работать за золото.
- Итак, - Кагеро снова улыбалась - чуточку снисходительно, чуточку надменно, но терпимо, - ты со мной, волчонок?
Скач не стал раздумывать - что он, в конечном счете, терял?
|