Золин Вячеслав Михайлович. Острова советской цивилизации. Самарканд (Дальний лагерь)

ОСТРОВА СОВЕТСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

САМАРКАНД (ДАЛЬНИЙ ЛАГЕРЬ)

Жилой городок

Появление военного лагеря Красной Армии на дальней окраине г. Самарканда, по всей видимости, следует отнести к 20-30-м гг. XX в. - именно в этот период, по завершении борьбы с басмачеством в Средней Азии, здесь размещались крупные стационарные военные гарнизоны - форпосты обороны на самых южных рубежах СССР. Самаркандский лагерь размещался не на пустом месте: ещё до 1917 г. здесь были возведены капитальные казармы царской армии. По неподтвержденным данным, первая казарма была отстроена в далёком 1868 г. - сразу же после захвата Самарканда русскими войсками.1 В 60-е гг. XX в. в Самарканде дислоцировалась учебная дивизия им. Героя Советского Союза Спирина. Части, располагавшиеся ближе к городу, назывались "ближним лагерем"; огромный по территории танковый полк, разместившийся за жилым городком, -- "дальним лагерем". Наименование "Дальний лагерь" использовалось и применительно ко всему военному городку.

Строительство жилого городка военно-служащих и членов их семей началось, вероятно, до войны. Старейшая часть городка была застроена одно-двухэтаж-ными коттеджами и домами барачного типа без всяких коммунальных удобств. Централь-ная, более новая часть, состояла из двухэтажных многоквартирных домов, и, наконец, на самой новой улице Спирина начиная с конца 60-х гг. возводились кирпичные пятиэтажки.

Наша семья поначалу поселилась на ул. Школьной в старой части городка (было это в августе 1965 г.), в двухэтажном четырехквартирном коттедже, планировка которого особенно полюбилась нам, детям, выросшим в тесной ленинградской коммуналке. Особенность устройства квартиры в этом доме заключалась в том, что комнаты располагались в двух уровнях: большая комната родителей на первом этаже, маленькая детская - на втором. Когда был построен этот дом - не знаю, скорее всего, еще до войны*, так как в нем не было ни водопровода, ни отопления, ни газа. На второй этаж вела скрипучая деревянная лестница, кухни как таковой не было, летом ее заменяла довольно большая застекленная веранда (она же - прихожая), в холодное время - безоконное помещение под лестницей, где стояла кирпичная печь с двумя металлическими блинами-горелками. Эта печь по идее должна была отапливать всю квартиру, так как в комнатах никаких других отопительных приборов не имелось. Водоразборная колонка и общественный туалет располагались недалеко от дома, готовить пищу приходилось на керосинке, могучей кирпичной печью воспользоваться мы не успели в связи со скорым переездом. Всех этих житейских неудобств младшие члены семьи не замечали, ведь сколько интересного было в этом старом доме! В нем были укромные, сумрачные даже в летний день углы с загадочным острым запахом (позже выяснилось, что это запах мышиного помета), под окнами был свой крошечный палисадник, где можно было выгуливать котенка и устраивать "секреты". Теплыми вечерами из настежь открытого окна с улицы доносились мелодичные трели среднеазиатских сверчков и цикад, а в беседке у соседнего коттеджа допоздна горела электрическая лампочка и мурлыкал радиоприемник.

Нам с сестрой, чахлым детям севера, было в диковинку всё: и сорокаградусная жара, и разномастные голосистые ослики (там их называют ишаками), используемые коренным населением в качестве основного средства передвижения, и огромные душистые дыни, и несравненные нежнейшие персики (с них можно было легко очищать кожуру!), и толстый слой пыли на всех неасфальтированных дорогах и тропинках. Вокруг витали незнакомые, непонятные слова: балалар, кызым, йегерма2, Таштыпа3, Багишамал4. В городке росло много старых раскидистых шелковиц (тутовник по-местному) и мы часами просиживали на их ветвях, объедаясь крупными сладкими ягодами.

В благоустроенную двухкомнатную квартиру в двухэтажном доме на ул. Центральной мы переехали довольно скоро - месяца через три-четыре. Это был "полковничий" дом, в нем жили командиры частей и высокопоставленные чины из штаба дивизии, наш отец -- майор, командир отдельного ракетного дивизиона -- был в этом доме одним из "младших". В прихожей был установлен черный телефон без диска, по которому можно было звонить только через телефониста, к дому за отцом стал подъезжать командирский "газик". В нашем доме были только двух- и трехкомнатные квартиры с большими балконами-верандами, газовыми плитами на кухнях и дровяными титанами в ванных комнатах. Запах горящих потрескивающих дров в ванной в сочетании с запахом мыла и шампуня надолго сросся в моем детском восприятии с субботними банными днями. Несколько позже дровяные топки титанов в нашем доме были заменены газовыми горелками. Титаны эти, конечно, уступали по своим потребительским свойствам более современным газовым колонкам: вода в них разогревалась довольно долго, а нагревшись, была столь горяча, что ею при неаккуратном обращении со смесителем можно было обвариться. Мне кажется, что конструкция этих титанов была разработана еще до 1917 г.

Жильцы нашего дома пользовались и другими удобствами: в подвале были оборудованы хозяйственные боксы для каждой квартиры, во дворе стоял длинный кирпичный сарай, разделенный на боксы по тому же принципу. Почти у всех в сараях были выкопаны ямы для хранения овощей и солений, под потолком - оборудованы насесты для кур, некоторые держали даже индеек.

Рядом с домом были разбиты огороды и цветники с арычной системой полива, как и везде в Средней Азии. На огородах выращивали в основном помидоры, клубнику и зелень, в небольшом количестве - картошку. Огурцы из-за жары и недостатка влаги вырастали плохие - желтоватые, невкусные, поэтому они практически не культивировались. Больше всего поспевало помидоров: их собирали начиная с июня, много солили на зиму. В разгар сезона помидоры на базаре можно было купить практически даром: по 5 копеек за килограмм. Чтобы полить огород, надо было рано утром отправляться к узбекам в кишлак на разводку воды: ирригационная система была в их руках, но конфликтов из-за воды с ними на нашей памяти не возникало.

Гарнизонные магазины были расположены очень удобно для жителей элитных домов на ул. Центральной: почти все они располагались в полуподвалах этих же домов. Продуктовый магазин находился в соседнем доме, в нашем доме в одном подъезде располагались книжный и мясной магазины. В полуподвале прямо под нашей квартирой была устроена поликлиника с аптекой, в соседнем доме в таком же помещении - сапожная мастерская. Лишь магазин промтоваров был расположен в некотором отдалении, в старой части городка. О качестве снабжения, вероятно, можно было судить по регулярности завоза мясных продуктов: мясо (а это была почти всегда баранина) привозили довольно часто, хотя за ним всегда заранее выстраивалась очередь. Представителей туземного населения в очередях за мясом я что-то не припомню. Другими нашими магазинами они пользовались очень активно: снабжение было на порядок лучше (если у них в пригородном кишлаке вообще был какой-нибудь магазин). Хотя при Советской власти конфессиональные особенности южных республик всячески затушевывались, из-за негласных мусульманских запретов, тем не менее, мы не видели в магазине свинину, и вкус ее был надолго забыт. Изредка, наверно не чаще раза в год, в наш магазин завозили заморский дефицит - марокканские апельсины, которые продавались строго лимитировано в одни руки, поэтому нам доставалось не более двух апельсинов на брата. Апельсины в Средней Азии не растут, они не переносят достаточно холодных зим.

Жилой городок военнослужащих был достаточно надежно отделен от воинских частей заборами и караулами: даже нам, детям, пройти туда было непросто, да и побаивались мы, конечно, наказания. Воинские части окружали городок почти со всех сторон: вечерами, ближе к 10-ти часам, окр?га оглашалась строевыми солдатскими песнями, обязательными во время вечерних прогулок. Наиболее популярными песнями в гарнизоне были "...а для тебя, родная, есть почта полевая" и "...недаром Ладога родная дорогой жизни названа". Однажды летним вечером, помнится, мы осмелели, и перелезли через забор на территорию части, в солдатский летний кинозал, как раз на просмотр "взрослого", запрещенного для нас фильма - шел красочный и захватывающий "Спартак" с Кёрком Дугласом в главной роли!

"Соцкультбыт"

В социальном и культурном отношениях отдаленные военные гарнизоны жили особой жизнью, отличающейся от жизни остального, "гражданского" населения страны, и уж тем более - от жизни рядовых граждан из числа коренного населения Узбекистана. Способствовали этому и изолированность городков, и довольно высокий средний уровень доходов офицеров, и социально однородный состав населения (большинство - интеллигенция, ведь военнослужащие были отнесены у нас в стране к технической интеллигенции). Зарплата моего отца в 1965 г. составляла около 220 рублей в месяц, в те годы - это более двух среднемесячных зарплат по стране. Высокие зарплаты офицеров позволяли их женам не работать, посвящать себя дому и детям. Некоторые из них не работали вынужденно, так как не могли найти работу не только по специальности, но и вообще - какую бы то ни было.

Особую категорию даже среди офицеров составляли послужившие за рубежом - в Германии или Венгрии: у них, как правило, был автомобиль, дорогая мебель и посуда в доме, качественная красивая одежда. Если у офицера не было личного автомобиля, но по статусу ему был положен служебный "газик", распоряжаться этим транспортом в собственных целях он не стеснялся: поездки в город на базар, в аэропорт, на пикник в горы и т. п. Окружающими это не осуждалось: положено человеку, вот и пользуется. Тем более, что у командира части личного времени для таких поездок было крайне мало. Рабочий день у офицеров был не нормирован, выходной даже после 1967 г. один - воскресенье, да и в этот день по утрам порой приходилось наведываться в часть. Плюс к этому - длительные, исключительно неприятные для семьи отлучки на учения, "на полигон".

Хотя многие военнослужащие жили довольно богато, каких-либо криминальных посягательств на их имущество я не припомню. И это при том, что местное узбекское население было практически нищим! Объяснить это теперь можно, во-первых, общим достаточно низким уровнем преступности в стране в то время, а во-вторых, как мне представляется, тем особым чувством, которое испытывали простые туземцы при соприкосновении с людьми в погонах: пропасть между ними была столь глубока, что одна только мысль о преступлении была невозможна. Ведь к тому же у них (у военных) - танки, пушки, ракеты! Вероятно, до Отечественной войны, сразу после разгрома басмачества, жизнь военных в этих местах подвергалась большому риску, но после войны положение принципиально изменилось. С фактами недружественного отношения порой приходилось сталкиваться, но нелюбезные слова произносились сквозь зубы, почти шепотом, да и вызывались они нередко некорректным, а то и хамским поведением самих "колонистов". Часто разговора не получалось вообще, так как пожилые узбеки, выросшие до 1917 года, как правило, русским языком почти не владели, а жители городка и не думали изучать узбекский - они считали, что живут в Советском Союзе, и знания одного русского языка вполне достаточно.

И все-таки точки соприкосновения "колонистов" с окружающим миром были: в моей памяти сохранились поездки наших женщин в близлежащий колхоз на "заработки". Жен военнослужащих в этих поездках привлекала не столько мизерная зарплата, сколько возможность привозить домой на колхозной машине фруктов, "сколько унесешь". Моя мама однажды заготовила таким образом отборных яблок на целую зиму. Меня она иногда брала с собой, и в памяти навсегда сохранились огромные сады, запах подгнивающих яблок, разговоры о том, что роскошные яблоки в аккуратных ящиках готовят к отправке в Москву, чуть ли не "в Кремль, самому Брежневу". Несколько раз нас возили на виноград, но он долго не хранится, поэтому родители из него давили вино, не очень, правда, хорошее: ведь выращивали там только столовые сорта, в основном киш-миш.

Настоящими праздниками становились для нас регулярные наезды на легендарный самаркандский базар - наверно, самый почтенный по возрасту базар на территории СССР, ведь в 1970 году Самарканду исполнялось 2500 лет. Ехали в воскресенье на отцовском газике, прихватив большую хозяйственную сумку. В августе-октябре прилавки здесь ломились от дынь, винограда, персиков, груш и яблок. Мы обязательно покупали огромную длинную дыню "гуляби", персики и виноград - "дамские пальчики", "бычий глаз" или киш-миш. Продавцы (это были мужчины) сразу реагировали на военную форму отца и зазывали нас к себе, понимая, что идет небедный покупатель. Базар находился в старой части города, вокруг высились полуразвалившиеся и отреставрированные древние мечети и минареты, но в нашей семье интереса к историческим памятникам ни мама, ни отец не проявляли, о чем я теперь сожалею.

Поздней осенью, в конце ноября, нам напоминали, что в богатом фруктами Узбекистане главное всё-таки не виноград, не яблоки и не дыни, а превыше всего - хлопок. На сбор хлопка привлекали и школьников Дальнего лагеря начиная с 5-го класса. Такого повального использования бесплатного труда школьников и студентов на колхозных плантациях, как в Узбекистане, мы не видели больше нигде. Институты и техникумы республики на полтора-два месяца прекращали в полном составе занятия, преподаватели отправлялись вместе с учащимися. В период сбора хлопка порой становилось очень холодно, мог даже пойти мокрый снег, а тысячам сборщиков на огромных полях было негде укрыться. Выполнять нормы сбора "белого золота" было непросто: хлопок ведь легкий, в каждой коробочке его совсем чуть-чуть, невесомый клочок! А руководство республики брало на себя обязательства по сбору всё новых и новых миллионов тонн хлопка-сырца.

Дальний лагерь, как любой типичный военный гарнизон, располагал стандартным набором культурных и учебных учреждений: дом офицеров, стадион, школы общеобразовательная и музыкальная, детский сад. Дом офицеров Советской Армии (сокращенно - ДОСА) являлся подлинным "очагом культуры": здесь располагались и кинозал, и библиотека, и всевозможные кружки для взрослых и детей, по вечерам устраивались танцы. Дом офицеров располагался в центре небольшого парка, перед его парадным входом с колоннами - небольшая площадь с советским "иконостасом" - большими портретами членов Политбюро ЦК КПСС. В 60-е гг., во времена "коллективного руководства", портрет Генерального секретаря Л.И. Брежнева не отличался размером от остальных. На окраине парка размещался еще и летний кинотеатр, любимый, как мне кажется, всеми: так романтично было посмотреть кино под звездным небом! Кинофильмы показывали в доме офицеров каждый день в семь и девять часов вечера. В отличие от городских кинотеатров, каждый день показывали новый фильм; на девятичасовой сеанс детей не пускали, поэтому в день показа особо популярного фильма ребятам до 16-ти лет надо было очень постараться, чтобы попасть на единственный просмотр. Очередь порой занимали за несколько часов до открытия кассы. В воскресенье в 16.00 показывали детские фильмы за 10 копеек.

Кинозал дома офицеров был также местом проведения всех торжественных собраний и концертов, посвященных советским праздникам. Сценарий этих мероприятий был достаточно однообразен: выступление основного докладчика, вручение наград и памятных подарков отличившимся и под конец торжественной части: "Нас приветствуют юные пионеры!" Под звуки горна и барабана на сцену выходила группа мальчишек и девчонок в красных галстуках и пилотках, и каждый по очереди декламировал свой текст. Из-за звонкого голоса меня привлекали для участия в этих "монтажах" еще до вступления в пионеры, однако ни одного из прочитанных там стихотворений в памяти не сохранилось, запомнилась лишь почему-то строчка, выкрикнутая хором на одном из праздников 8-го Марта: "Наши женщины отныне славятся везде!"

По окончании собрания можно было сесть в зал вместе с родителями и посмотреть концерт офицерской и солдатской самодеятельности. Из всех таких концертов наиболее памятен юбилейный 1967 года - в честь 50-летия Октябрьской революции. Это был концерт-конкурс музыкальных ансамблей всех воинских частей дивизии, - чувствовалось, что к нему очень долго и основательно готовились. Некоторые солдатские ВИА выступали совсем неплохо. С музыкальными инструментами проблем не было - были и электрогитары, и духовые инструменты, и даже контрабасы.

Популярные эстрадные песни были тогда знакомы всем, почти в каждой квартире стояла радиола и водились грампластинки. Я очень хорошо помню, как уже в 6-7-летнем возрасте стал регулярно слушать грампластинки из домашней фонотеки, причем пластинки со "взрослой" эстрадной музыкой. Любимыми нашими исполнителями были Лидия Клемент, Тамара Миансарова, Эмиль Горовец. Пластинки, конечно, покупала мама, но слушал их чаще я: забирался на табурет и сам запускал нашу радиолу "Латвия". Мы с моим приятелем-соседом Тимуром Галиулиным часто спорили, у кого пластинки лучше, и спор всякий раз заканчивался в его пользу, так как в их совсем маленькой коллекции был редкий экземпляр: старая, скорее довоенная патефонная пластинка с песней "Гулял по Уралу Чапаев-герой". Пластинка эта угрожающе шипела, а голоса исполнителей (это был какой-то мужской хор) звучали, как из колодца.

Самое яркое и захватывающее зрелище ожидало жителей городка ежегодно на ста-дионе, во время парада, посвященного Дню Победы. Стараниями начальника по физической подготовке дивизии майора Неклюдова в нашем гарни-зоне было создано грандиозное костюмированное представление на тему "Подвиги совет-ских солдат в Великой Отечественной войне". В открытых кузовах автомобилей, которые проходили друг за другом по дорожке стадиона, мастерски были воспроизведены сцены с полей сражений: использованы были земля, песок, кирпич, дёрн, маскировочная сетка, колючая проволока; вражеские солдаты были одеты в "настоящую" немецкую форму, велась оглушительная стрельба холостыми патронами. На одном из кузовов сооружен дот, над изры-гающей огонь амбразурой которого склонился в последнем броске Александр Матросов. На другом - немецкие офицеры размахивают пистолетами и требуют показаний от Зои Космодемьянской, на следующем - кровавый бой на руинах Сталинграда... Всё это потрясающее действо заканчивалось расстрелом фанерного немецкого "тигра" из противотанковой пушки: в момент холостого выстрела в танке что-то взрывалось и он разваливался на куски.

Учеба, отдых, детские игры

Так как именно в Самарканде, в Дальнем лагере, я впервые пошел в школу, школьные впечатления занимают в моей памяти о том времени добрую половину. День 1-го сентября 1967 г. запомнился на всю жизнь: было жаркое солнечное утро (в Самарканде лето заканчивается в середине октября), наша любимая дворовая собака Динго тут же испачкала мою белую рубашку, по привычке взгромоздив мне на грудь передние лапы; школьный двор был запружен школьниками, родителями и букетами цветов (все цветы были только со своих огородов); я был немедленно отделен в группу "недетсадовской" молодежи, поэтому меня не чествовали, как "детсадовских" и не дарили подарков. С началом учебы эта мелкая неприятность, впрочем, быстро забылась, потому что в классе разделение по данному признаку уже не имело никакого смысла.

Школа наша располагалась в двухэтажном старом здании из глинобитного кирпича постройки 30-х годов. Запомнились широченные коридоры, большие окна и огромный портрет А.М. Горького на лестнице (школа носила его имя). С одной стороны здания располагался довольно большой школьный абрикосовый сад, с другой - огороженный типичным для Самарканда высоким глинобитным дувалом (забором) двор, на котором уже ничего не могло расти, настолько плотно его глинистая почва была утрамбована тысячами ребячьих ног. В углу двора располагался большой школьный туалет с выгребной ямой (канализации в школе не было). Прямо посреди двора на больших переменах старшеклассники играли в футбол.

Учеба в средней школе N 41 г. Самарканда ничем практически не отличалась от учебы в любой другой школе Советского Союза: учебные программы, учебники, стандарты на школьную форму, мебель, учебные пособия были везде абсолютно одинаковы. Как и во всех русских школах Узбекистана, с 3-го класса начиналось преподавание узбекского языка. Нашего учителя узбекского языка звали Хабиб Абдуллаевич, на урок он всегда приходил в традиционной узбекской тюбетейке, был улыбчив и доброжелателен. На его уроках было легко и весело, а у меня, например, и с изучением языка не было проблем: буквы русского алфавита были знакомы, а читал я к тому времени даже вслух очень бегло.

Писали мы в начальных классах только простыми перьевыми ручками, даже авторучки были строго запрещены. Посредине парты в лунке стояла фарфоровая или пластмассовая чернильница-непроливашка. В конце учебного года наша учительница - Валентина Дмитриевна Дрепина -- вела весь класс на протекающий неподалеку "большой арык" (так называли в городке довольно бурный и мутный ручей на его окраине) и начиналась долгая и хлопотная промывка чернильниц: вода в нее наливались легко, а выливаться не хотела, поэтому чернильницу приходилось трясти изо всей силы. Многие после этой "забавы" возвращались с чернильными кляксами на одежде.

Учительница для проверки тетрадей пользовалась красными чернилами, которые заставили однажды меня поволноваться. При выполнении одного из домашних заданий я поставил огромную кляксу прямо в тексте, надо было заменить страницы и написать текст заново, но на сдвоенную изымаемую страницу попадала жирная учительская "пятерка" за предыдущее задание! Поэтому надо было не только переписать весь свой текст - старый и новый, но и подделать эту красную "пятерку". После долгих поисков красные чернила нашли у кого-то из знакомых, заправили в авторучку, но смешавшись с остатками фиолетовых, они стали малиновыми! Качественно подделать учительскую "пятерку" тоже не удалось (старалась моя сестра под руководством мамы), оставалось только ждать, как она отнесется к нашим "художествам". К счастью, всё обошлось.

Хотя в школе я был отличником, назвать мою учебу совершенно беззаботной нельзя. Иногда я получал "тройки" и они здорово осложняли мою жизнь, учитывая, что моя успеваемость в начальных классах строго контролировалась мамой. Один раз пришлось даже пойти на обман: из-за двух троек подряд в тетради по русскому языку (случай неслыханный!) ее (тетрадь) пришлось преждевременно похоронить (в буквальном смысле слова закопать на дальнем чужом огороде). В похоронах участвовал мой лучший школьный товарищ Паша Голиков. Вместо "покойной" была заведена новая тетрадь, а старая, мол, - "закончилась".

При поступлении в первый класс я совершенно не умел читать, хотя мама одно время безуспешно пыталась меня научить чтению до школы. Как оказалось, в моем случае была справедлива поговорка "всему -- свое время" и спустя несколько месяцев чтение стало моим любимым занятием. В первые летние каникулы я перечитал все детские сказки из библиотеки Дома офицеров, во вторые - принялся за Марка Твена, Даниэля Дефо и Жюля Верна. Читал быстро, буквально "проглатывая" книгу. Я хорошо запомнил первую книжку, подаренную мне в школе "За отличную учебу и примерное поведение", -- "Пять моих собак" (автора, к сожалению, не помню). Ее мне вручили на общей школьной линейке в конце учебного года, линейка сопровождалась сожжением гигантского, в полтора человеческих роста, пионерского костра из сухих веток тополя. Чтобы костер разгорался быстрее, снизу подливалось немного керосина, -- и зрелище было феерическим. Нигде после я подобных пионерских костров не видел (даже в пионерлагере), а в самаркандской школе это было ежегодной традицией.

Для детей военнослужащих в окрестностях Самарканда, в местечке Аманкутан, был построен и оборудован замечательный пионерлагерь. Располагался он на лесистом склоне в живописном ущелье Зеравшанских гор. Место примечательное своей удивительной флорой и кристально чистым горным воздухом. Когда в Самарканде стояла жара, в Аманкутане было прохладно, а по ночам даже очень прохладно, так что в отряде нам выдавали по три шерстяных одеяла. Много лет спустя я узнал, что еще до революции 1917 г. в этом месте находилась санитарно-гигиеническая станция для выздоравливающих русских солдат и офицеров5. Жизнь в лагере, к сожалению, по вине администрации была скучноватой. Руководство, вероятно, боясь ответственности, действовало по принципу "держать и не пущать". За все время моего пребывания в лагере нашему отряду не было разрешено ни одного похода по окрестным горам, купание также было практически под запретом. Мальчишкам ничего больше не оставалось, как гонять целыми днями футбольный мяч. Полазать по горам удавалось только в родительский день, когда родители забирали нас с сестрой и мы отъезжали на пару часов в какой-нибудь живописный уголок на пикник.

Пикники, к слову, были любимой формой отдыха военнослужащих. Теплая погода в Самарканд приходила еще в марте, поэтому уже на первомайские праздники там стояло настоящее лето и семьи офицеров большими и малыми компаниями, на служебных и личных автомобилях отправлялись на природу. Поедалось и выпивалось на этих пикниках немало. Иногда обычные пикники сочетались с рыбалкой или охотой. Детей на охоту, разумеется, не брали, а вот на рыбалку - пожалуйста! Хорошая рыбалка в окрестностях Самарканда была довольно далеко - на Каттакурганском водохранилище, где водились окуни, караси и даже сельдь. Там же можно было купаться, хотя вход в воду был не совсем удобен - берег был очень пологим и глинистым. В самом Дальнем лагере приспособленных мест для купания совершенно не было - и это при продолжительном и знойном лете! Иногда мы купались на танкодроме (огромный бетонный бассейн для учебного вождения танков под водой), но вода там была ужасной (жидкий глинистый раствор). После такого "купания" нужно было мыться дома.

В период летних отпусков офицеры (в особенности те, кто званием повыше) часто выезжали на лечение в какой-нибудь военный санаторий. Путевка приобреталась по льготной цене, проезд туда и обратно - бесплатно. Наш отец также пользовался этим правом и, как правило, ездил один. Семейную путевку удавалось получить нечасто, первый раз мы поехали всей семьей в санаторий на озере Иссык-Куль в мае 1967 года. Мне эта поездка запомнилась на всю жизнь как один из самых ярких и счастливых фрагментов детства. Добирались мы довольно долго: сначала самолетом "Самарканд-Ташкент", затем самолетом "Ташкент-Фрунзе", и после ночевки на какой-то базе для таких же, как мы, курортников - автобусом ("коробочка" на базе ГАЗ-51) до самого поселка Тамга на берегу озера, где располагался военный санаторий.

Иссык-Куль, опоясывающие его горы Тянь-Шаня совершенно очаровали нас. Нам казалось, что мы очутились в раю, и даже ледяная озерная вода (в мае и начале июня температура ее не выше 17^оС) не остудила нас. Нас с сестрой родители ввиду отсутствия в санатории детского пансионата пристроили на житье в поселке, в частном доме. Там мы были первыми в сезоне и жили сначала в хозяйской горнице, так как было еще достаточно прохладно, а затем нас переселили на раскладушки в летнюю пристройку с побеленными глиняными стенами. По мере поступления отдыхающих выяснилось, что хозяева дома размещают детей даже на чердаке. Детей набиралось довольно много, но на качестве и количестве питания это не сказывалось: хозяйка (это была пожилая русская женщина из старых переселенцев) честно отрабатывала полученные деньги и кормила нас "как на убой". После завтрака родители забирали нас, и мы отправлялись либо на пляж, либо в горы, иногда - в прогулку на теплоходе. Иссык-Куль, как место отдыха, решительно отличался от известных приморских курортов своей заповедной, нетронутой природой и малым количеством отдыхающих: въезд "дикарям" туда вообще был закрыт, а санаториев и домов отдыха, в особенности на южном берегу, было совсем немного.

Несмотря на отсутствие хорошего водоема в Дальнем лагере, экстремальные летние температуры переносились нами, детьми, довольно легко: с утра до позднего вечера мы носились по городку в одних трусах и сандалиях на босу ногу (а некоторые - вообще босиком), время от времени прикладываясь к прохладному крану уличного водопровода. Гораздо тяжелее, конечно, приходилось солдатам. Форма одежды на юге у них облегченная: панама вместо пилотки, ботинки вместо сапог, рубашка х/б с коротким рукавом вместо гимнастерки. Но и это не спасало на дистанции изнурительных марш-бросков: мы неоднократно были свидетелями того, как наиболее слабые солдаты отставали от общего строя, падали и подолгу не могли встать, несмотря на суровые окрики сержантов.

Многие наши игры несли на себе отпечаток военного окружения. Конечно, все мальчишки нашего поколения играли в "войну", но у нас, детей военных гарнизонов, было больше возможностей: стреляные патронные гильзы валялись в окрестностях стрельбища в изобилии, у многих были старые отцовские планшетные сумки, портупеи, солдатские алюминиевые фляжки, даже саперные лопатки. Такой саперной лопаткой я умудрился однажды разбить голову (не нарочно) своему товарищу Серёже Реброву. Случилось это при выкапывании ямы для "штабного блиндажа" на пустыре за огородами. В отличие от деревенских и городских мальчишек, игравших в кости, мы играли в "патроны". Суть игры: патроны выстраиваются в ряд и с расстояния выбиваются специальным снарядом - либо "сочкой" (куском трубы, залитым свинцом), либо роликом (цилиндрическим подшипником), который ценился выше. Патроны тоже были разного достоинства: от пустых автоматных до карабинных, залитых свинцом, с искусно вставленной на место пулей. Боевые патроны по рукам у нас никогда не ходили (тогда с этим было очень строго), изредка у кого-нибудь появлялись нестреляные холостые с ярким изумрудным ободком. В период массового увлечения этой игрой мой старый школьный ранец был полностью набит патронами различного калибра и достоинства, что вызывало недовольство домашних.

К числу доступных материалов для уличного творчества относились также свинец, извлекаемый из старых танковых и автомобильных аккумуляторов, алебастр и глина. Свинец легко плавился на костре в обычной консервной банке, его заливали в формы из влажной утрамбованной земли и напильником вытачивали затем различные мальчишеские поделки: пистолеты, самолётики, грузила для лянги.

Лянга - очень распространенная в Средней Азии того времени игра, заключалась она в подкидывании внутренней или внешней стороной стопы куска овчины, прикрепленного к какому-либо грузу. Ребята с нашего двора ею не увлекались, а мне она к тому же была глубоко несимпатична: вероятно, картина нелепо взбрыкивающих игроков, столпившихся вокруг куска грязной шерсти, уже тогда претила моему вкусу. Взрослые старались лянгу искоренить, запугивая мальчишек возможностью "набить себе грыжу", но это только способствовало росту ее популярности.

Из алебастра мы отливали в основном пистолеты, а глина, которая была у нас буквально под ногами, использовалась для лепки танков (очень просто: две лепешки и спичка). Из той же глины и кирпичей мы складывали маленькие печки, на которых девчонки готовили что-нибудь нехитрое: кашу или картошку. Мы не были голодны, но самая простая пища, приготовленная собственными руками на огне, на свежем воздухе, была гораздо вкуснее домашней! Теплыми летними вечерами мы часто жгли костры недалеко от дома. Иногда вместо картошки мы бросали в костер собранные "яблоки" ишаков. От ишачьих кизяков подымался густой белый дым, который, как считалось, хорошо отпугивал комаров. До появления комнатных репилентов против комаров тогда было еще очень далеко.

Отар!

Это непонятное слово вошло в нашу жизнь где-то во второй половине 1969 года и положило конец "золотому веку" Дальнего лагеря. Большая политика вмешалась в нашу размеренную жизнь: после столкновений на советско-китайской границе весной того года военные стратеги решили усилить дивизией им. Спирина тылы южноказахстанского участка недружественной нам теперь границы. Местом новой дислокации был выбран маленький, удаленный от городов, степной поселок Отар.

Нас, мальчишек, необходимость переезда на новое место нисколько не огорчала: более того, загадочное слово "отар" стало созвучно самым захватывающим мечтам о будущем. Из разговоров взрослых мы узнали, что в Отаре бывает настоящая зима со снегом и морозами, и это предопределило наш выбор в пользу нового места: в Самарканде со снегом были большие проблемы, а мы так мечтали о снежном изобилии и зимних играх! Взахлеб мы обсуждали планы строительства снежных городков, думали о приобретении настоящих хоккейных коньков и клюшек, наконец, фантазии наши зашли так далеко, что казалось: Отар - это снежная столица страны, хотя располагался он всего-то лишь на широте города Алма-Аты.

Учебная дивизия им. Спирина должна была полностью перебазироваться в Отар в 1971 году, на ее месте в Дальнем лагере планировалось разместить вновь создаваемое высшее военное автомобильное училище. Случилось так, что мне суждено было первым из моих школьных приятелей переезжать в Отар, но переезд этот был с горчинкой: моего отца переводили в воинскую часть, которая должна была освободить в Отаре место самаркандской дивизии и перебираться дальше к границе, в Сары-Озек. Так что с друзьями своими я прощался, казалось, навсегда, когда в конце февраля 1970 года наш поезд медленно трогался с перрона самаркандского вокзала.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Все дальше и дальше мы удаляемся от "золотого века Советской империи" - 60-х годов XX века. Дальний лагерь теперь становится действительно дальним, не только своим местоположением, но и во времени. Парадокс: спустя почти пятьдесят лет островок советской цивилизации ближе сегодня, вероятно, к веку XIX-му, нежели к XXI-му. Теперь это - опять провинция мусульманского государства. Иногда время течет вспять!

Сегодня в бывших элитных домах советских офицеров живут исключительно местные жители, и еще очень нескоро мы опять услышим из окон этих домов разучиваемые на пианино гаммы, звуки популярной европейской музыки. А может, уже никогда не услышим.

1 Читать комментарий N 5

2 Узбекские слова: дети, девочка, двадцать.

3 Наименование военного полевого лагеря в окрестностях г. Самарканда.

4 Район г. Самарканда.

5 Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Настольная и дорожная книга. Т. 19. Туркестанский край. Спб., 1913. - С. 680.

* В 1957 году, о чем узнал совсем недавно - примечание 29.08.2013 г.

Комментарии: 13, последний от 21/03/2024. © Copyright Золин Вячеслав Михайлович Размещен: 06/10/2011, изменен: 27/09/2012. 35k. Статистика. Очерк: Мемуары Иллюстрации/приложения: 3 шт.

Золин Вячеслав Михайлович : другие произведения.

Острова советской цивилизации. Самарканд (Дальний лагерь)