Ирина Австрейх
[email protected]
http://www.stihi.ru/author.html?tihe
1977 г. р.
Историк, режиссер. Большой любитель собак и лягушек.
[Лунатики]
Мы выходим из дома, и под руку с собственной тенью
на удавке тревожного сна, персонажи немого кино,
Мы выходим на воздух, фантазии и приведенья,
Запах прошлого века, осевший в карманах пальто.
Я учусь видеть сны наяву. Открыватель Америк,
Ты купаешь меня в серебре исчезающих рек,
И уводишь карнизами ржавыми в розовый вереск,
и балконами ветхими с чудом воздушных берез.
Бутафорской звездой, зацепившись за занавес века,
Беспокойные нежити с влажным и чувственным ртом,
Истекаем от жажды друг к другу малиновым соком
И встречаем рассвет с не сужающимся зрачком.
[Горох]
Не по кому скучать, а лимит на грусть
вышел на той неделе. На скудные крохи
покупается право молчать. И право курить.
Взглядом цепляться за маятника челнок и
Дегустировать новый, но странно знакомый вкус.
Сердцу не спится в его арендованной клетке.
Одиночество ласково вешает вечер на ветки,
но не уснуть.
Плачу щенком испуганным, из-за двери
страшно шагнуть на свет и стоять в потемках
Летних пустот в груди, как вечернем небе.
Жутко круженье часов, а горох на четках
съеден почти ...
Форточки. Божья пасека между штор.
Счастье и скука - две музы в едином теле.
в море бы руки, голову в ленты строк,
в песок колени.
Светлеет восток.
[Выдохнуть душу]
...Дайте дудочку. Хочется с музыкой выдохнуть душу,
С облаками пугливыми жаться к черте горизонта.
Беспокоиться только о том, чтоб синоптик- втируша
Не позволил сорваться с балкона босой и без зонта....
....Желтобрюхою тучей проплыть над Страстным бульваром
И смотреть, как ветвями врастают деревья в осень.
Осенив одинокие спины прощальным взглядом,
Отрешенным прохожим солнечных зайцев бросить
Под ноги....
...смотришь, а солнца рабочий день
в унисон убывает с календарем настенным.
Так о чем же я? Да, мне хотелось бы плыть, как тень
Над твоим незнакомым домом. Но где теперь он?
В Питере, в Токио, в Штатах?
...Итак, скользить,
забывать о причине тоски, и в груди пустоты
заполнять невесомостью, словно нектаром соты.
Ни черты твоего лица до конца не вспомнив,
ни черта не забыв.
[В стекле]
Звездно небу. Усыпалось. Небо в алмазах. Чего ей еще?
С цирковою беспечностью девочка-канатоходец
Начинает свой путь на восток от виска моего
К сердцу нежной Аттиды - в запретный, бездонный колодец.
В безвоздушности этой так хрупок сознания лед,
Отделяющий душу от черной клокочущей бездны
Запотевших желаний в стекле живота моего,
проливающих слезы в опилки арены небесной.
[Журавлями]
Журавлями стальными над городом краны
Тянут прозрачных шей изящность
небесное дно щекотать глазами.
Громоздить несносную многоэтажность.
Возводить ее в превосходную степень.
Облаков бесприютных пугать стаи,
Множить московских голов круженье
Туго натянутой вертикалью.
Зрить нездешние горизонты,
Плыть распластанной тенью птицы
По волнам на спине бизона
В сны лимитчицы крановщицы.
[Демисезонное]
Тучи московским крышам текут в ладони.
Колокольни высоток стоят по колено в небе.
Осень во мне сегодня пустила корни,
Видимо, к марту морщинки дадут побеги.
Мне в утешенье с кленов летят медяшки,
А в ювелирной лавке сентябрь-проныра
изумруды меняет весь день на янтарные бляшки. -
Круглосуточно. Без обеденного перерыва.
[Хрустальные рыбы]
Наше первое утро встречало нас штормом белым,
сумасшедшие волны ревели, кусая скалы.
В океане фантазий с прозрачным и звонким телом
две хрустальные рыбы, сросшиеся животами.
Мы искали спасенья, но ветер нас нес на камни,
у беззвучного рта похищая последний воздух,
захлебнувшись буднями, зимами и годами,
мы спешили последний раз посмотреть на звезды.
Безнадежное дело. Песчинки в огромном рое,
мы ложились покорно в пустые нептуновы руки...
У меня под подушкой ракушка, в ней слышно море,
и оно заглушает все прочие в мире звуки.
[Ожидание]
А город плывет под сиреневый полог ночи,
И воздух искрится фиалковым первым снегом,
И жмутся к ногам деревьев сырые тени,
И птицам намазано медом у окон теплых.
Вчерашней печалью пьяный заблудший путник -
Капризное солнце - едва поднимает взоры, и
Пятится к лесу, где делают круг трамваи,
И полнятся светом под черными проводами.
А в доме ангина, а в городе лед и ветер,
И падают души, как елочные игрушки,
И исчезают в нестойком зеленом свете.
Фарфоровой чашкой сумерек хрупок вечер.
Вот-вот ускользнет из рук, и по черной глади
Стен, потолка и пола прозрачный веер
Пройдет щекоткой случайно забредшей фары
[Ч-ч-ч-ч]
Город насупился зябнущей продавщицею
Мало уместно - мороженного в стаканчике.
В воздухе иней и первое электричество
Стынет в ладонях ночных фонарей-одуванчиков.
Взглядом ломаясь о стены чужих привычек, я
Место ищу себе в графике адюльтеров и
Прошлое сыплю мелочью в шляпу нищего -
Будет теплее обоим нам, обессилевшим.
[Сумасбродствуя]
Ничего я не понимаю... Чего ты ищешь?
Ветер полощет обрывки туч на балконе.
Я исписала твоими словами обои!
Окна заклеила накрест твоей афишей!
Вроде, не мальчик уже, а все игрушки
Ждешь от меня в подарок к Новому году...
Хочешь, чтоб я из взбалмошной, непослушной -
Шелковой стала. Чтобы в любую погоду
Ты мне вещал томно, многоэтажно,
Слов разъясняя сущность... Мол, ветер в арке
Рвет на листы букварь и кладет в бумажник.
Я же мартышкой мудрой служу в зоопарке,
Слышу сквозь звон трамваев чужие вздохи:
"Как я устал, о боже, быть нелюбимым..."
Ты обессилишь меня или первым снегом
Изрешетишь насквозь и промчишься мимо
Ирина Австрейх(с)2003
Журнал "РЕЦ"(с)2003
Группа "РЦЫ"(с)2003