По образованию, я учитель английского и французского языков в средней школе. Мне 32 года. Я работаю клерком в одной из этих иностранных контор, которые занимаются непонятно чем. Роман, в моем понимании, - это любовно-ненавистно-равнодшные взаимоотношения между двумя субъектами, в данном случае между мной и моей жизнью. Как Я и Жизнь не могут быть О ЧЕМ-ТО, так и роман между нами - это просто движение без определенного направления.
Галина Александровна Жизнь
89 страниц движения ни о чем
(отрывки из романа, полная версия - http://polutona.ru )
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Деликатно
Ладно
Гладко
Смотришь
Никого не находишь
Находишь
Окна в ракурсах
Буйства
Расстройства
Памяти
В отношении
Давности
Километров и фотографий
Пряных радостью
Эпитафий
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Комната- бар: стены набрызгом будоражат ощущение уюта во втором составе с улучшенной формулой. Нет дел, значит, нет необходимости вставать, говорить, входить в разговор с мальчиком-мухой и гормонами. Поток окружающей жизни, как пестрая лента фольклорной молдованочки на ВДНХ, берет твои знания, нервы, вкус и аперкотом кладет тебя плоским портсигаром на интерьер. Набрызгом? Запахом ирбиса? Запрещенной любовью с испанским акцентом?
Уберите дешевые одеяла, пластмассу кибер-мозаики, легкость адаптаций, что горными лыжами скользят по Пномпеню. Набрызгом?
Галина Александровна, понюхайте букет гвоздик. Он напомнит о клинике твоих племянников, о Газманове. Может быть, о войне на островах. Может быть, о судьбе. Которая ушла бегом трусцой по предписаниям старцев-небожителей, магазинам, подругам по бицилину.
Встань и иди, Галя-Галечка-Галина, в эфир испорченного глагола, испорченного гибелью чайки.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Зимою хорошо выпить пунша и с выпученными глазами выбежать на взлетно-посадочную полосу, вдохнуть широкой грудью и запеть песню-лебедь.
Куда уходит всеядность, туда возвращается магия степи. Игры превращаются в секонд-хэнд, если нет контроля со стороны влиятельных мундштуков из присутствия. Никогда в этой стране не будет начищенных ботинок у роты почетного караула, потому что эта рота умрет от переизбытка иллюзий и эстетического вакуума, вот так-ка, Галина Александровна, не говорите больше так, тем более так тихо и жалостливо.
Противная сеть, что не хочет быть анималью, не хочет лизать мои пазухи и запазухи, хотя там так много интересного. Разбросать? Разбрасываю. Ловите шелковый банданка (ямомото), конфеты тузик на севере (пять), зеркальцо (треснуло), куда ушли мысли об одиночестве, отрывок из воспоминаний, неоплаченный обед в нашей марка (это было осенью 73-го в Баку), очень много, так много маниакального влечения к девочке, больной лейкемией, колоду карт, колоду через-пень, много, так много робости, религии, науки, жизни, техники и молодежи.
Не хочу обманывать себя. Я, Галина Александровна, хочу только одного - правды и матки. И чтобы было одинаково сладко, и чтобы зубы скрипели, и сердце оркестром неиствовыло, и в пальцах хрустели хрусталики хрусталя счастья, простого человеческого счастья, как у всех на этой дивной земле.
Выпить пунша с выпученными глазами, выбежать на взлетно-посадочную полосу, вдохнуть широкой грудью и запеть песню-лебедь, без запинки, без сахара, без сожаления.
Прости меня самою, висячая семирамида, царица небесная.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Вертикаль согласна на все. Моя плюшевая кузина скептически будет рассуждать о Блоке, когда ее пригласят на чаепитие по случаю обрезания марша турецкого. Ей ли знать, что Блок был латентным антихристом, хабалкой и деревянной прялкой в свои полные сорок. Нет же, она будет упорствовать и строить глазки всем киргизам планеты, полагаясь на их комфортное сослагательное наклонение.
Спасать Россию от Шостаковича? - мы спасем за хороший куртаж. В то время, когда должно позаботиться о здоровье: есть зерна, пить жижу, расстягивать мениски, молиться Иванову, отдавать кассу на нужды метростроя, болеть пахтокором.
В то утро Галина Александровна разбила вдребезги американскую мечту. Кузина однако пришла ровно в час. Принесла охапку свежих новостей, пару потеряла, еще бы, к ней пристали два чечена с дермаджетиксом. Сели в гостиной, смотрели на себя, говорили исключительно о моде и о политике. Что носят, как говорят, где залезают в лазейки, надо ли платить по счетам Парижского клуба. Разговор был нетороплив, обстоятелен и аппетитен. Часы пробили семь, савонарола пробудилась, забегали мыши. Галина Александровна начала хохотать так безудержно, что кузина тут же положила под язык плохую афганку, чтобы не потерять из виду портьеры, дорогие, такие в ЦУМе и лежат и стоят ой-ой-ой. Галина Александровна перестала безудержно хохотать так. Встала, оправила плиссе и сказала: Теперь я расскажу тебе о школе.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Школа располагалась на берегу Дуная. Из окна кабинета естествознания хорошо был виден погост двести на двести, бар Коммандорес, дом столоначальника, его сын уехал в Израиль по австрийской визе прошлым апрелем. Пейзаж был мертвой природой, обилие серого, дефицит цинка, полемика с бездарной Агнией Барто. Но скорее вернемся в школу на волнах хорошей музыки и отличного настроения.
Много уроков в день были нормой для восьми учителей нашей школы. Женщины входили и выходили, окна в Европу были открыты настеж для ста учеников, среди которых были рыжие нацменки, без совести. Двое мужчин преподавали физическую культуру. Один специализировался на единобории, другой всегда ел колбасу в девочковой переодевалке, среди новых болгарских кед иногда попадались глянцевые кулечки с заклинаниями - некрасивыми пиктограммами. Звенит звонок, дети бегут пить воду, играть в снежки, писать донос на Ганина. Он перочиным ножом царапал всех, злобно морщась, из глаз текли слезы, из уст гимны южных славян.
Моя первая учительница - Констанция-Констанция-Констанция. Такое редкое имя было дано ей при рождении, РПЦ отказала ей в имени, так как в святцах были перепутаны знаки препинания, но ей было как бы поху, она росла с таким именем, закончила пединститут, отслужила в стройбате, вышла замуж за тень, родила сына, который впоследствии умер от депрессии.
Вот идет она, Констанция-Констанция-Констанция. Вся в беличьей коже, макияж, антицеллюлитная программа, сырое яйцо в неделю, беспроигрышные медитации по версии Надьки. Здравствуйте! Здравствуйте! Ах, как мило! Ой, ну что Вы! Здравствуйте! Я - пришла! Вот вам пирожки! Вот вам счастье! Здравствуйте! Ну, нет, так неудобно! Садится, снимает перчатку, кольцо с лазуритом, зевает и спрашивает, кто, мол, дежурный. Я смотрю на неё и понимаю ВСЕ сразу. Вихрь беспечности, боль и тоска индиосинкрозии, размагниченная гонка уставшего после рамадана тела. Сливается все в одну точку, в одно пятно на рубашке Констанции-Констанции-Констанции. Бесы начинают свою игру.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Широкая публика требовала утешений. Картины русских передвижников с кошками и женскими ключицами не радовали глаз, молитвы черногорских евреев туманили жизненое кредо, юнайтед калорз ов бенетон уводил в сторону спор о преимуществах виноделия. Бесы покупали пустые глаза, наклеивали эпоксидные ресницы. В такой атмосфере чревоугодия конармия невежества неслась карьером, и меланхолия путалась под ногами, и было то ли весело, то ли невнятно холодно под сердцем, под ложечкой, под кроватью.
Галина Александровна никогда не любила снох. Оборотни. Лица кастинга. Фигуры пловчих. Повадки танцующей на продажу Эстерки. Боже ж ты мож, как далеко упасть, в эту бездну татарского бесстыдства, меркантильности, аскезы и интеллектуального чванства. Не любите снох. От них воняет кастролом, лирами. В их головах торфяная взвесь дикого саморазоблачающегося каннибализма. Они не видят заводов и фабрик мужской души. Они не видят рассветов мужской души. Они голыми руками убивают цикад мужской души. Они гадкие нимфы силиконовой долины. Они - таджикская оппозиция радости.
Будь что будет, сказала однажды себе и про себя героиня. Легко и красиво: на виду у широкой публики выпила красного вина, взяла жилетт, на запясье сделела зарубку, получилось как у Дерсу Узала - солидно и щедро. С такой зарубкой мне будет жить легче, сказала себе и про себя она, немного пригубив кислого токайского: на этикетке был изображен порт Саид. Сейчас сосредоточусь, все переживания в кулак, все воспоминания за кушак, все подписные издания обменяю на пятак. Так Галина Александровна Жизнь смело шагнула в самое пекло судьбы. Путевка была получена.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Школа располагалась на берегу Дуная. Из окна кабинета естествознания хорошо был виден погост двести на двести, бар Коммандорес, дом столоначальника, его сын уехал в Израиль по австрийской визе прошлым апрелем. Пейзаж был мертвой природой, обилие серого, дефицит цинка, полемика с бездарной Агнией Барто. Но скорее вернемся в школу на волнах хорошей музыки и отличного настроения.
Много уроков в день были нормой для восьми учителей нашей школы. Женщины входили и выходили, окна в Европу были открыты настеж для ста учеников, среди которых были рыжие нацменки, без совести. Двое мужчин преподавали физическую культуру. Один специализировался на единобории, другой всегда ел колбасу в девочковой передевалке, среди новых болгарских кед иногда попадались глянцевые кулечки с заклинаниями - некрасивыми пиктограммами. Звенит звонок, дети бегут пить воду, играть в снежки, писать донос на Ганина. Он перочиным ножом царапал всех, злобно морщась, из глаз текли слезы, из уст гимны южных славян.
Моя первая учительница - Констанция-Констанция-Констанция. Такое редкое имя было дано ей при рождении, РПЦ отказала ей в имени, так как в святцах были перепутаны знаки препинания, но ей было как бы поху, она росла с таким именем, закончила пединститут, отслужила в стройбате, вышла замуж за тень, родила сына, который впоследствии умер от депрессии.
Вот идет она, Констанция-Констанция-Констанция. Вся в беличьей коже, макияж, антицеллюлитная программа, сырое яйцо в неделю, беспроигрышные медитации по версии Надьки. Здравствуйте! Здравствуйте! Ах, как мило! Ой, ну что Вы! Здравствуйте! Я - пришла! Вот вам пирожки! Вот вам счастье! Здравствуйте! Ну, нет, так неудобно! Садится, снимает перчатку, кольцо с лазуритом, зевает и спрашивает, кто, мол, дежурный. Я смотрю на неё и понимаю ВСЕ сразу. Вихрь беспечности, боль и тоска индиосинкрозии, размагниченная гонка уставшего после рамадана тела. Сливается все в одну точку, в одно пятно на рубашке Констанции-Констанции-Констанции. Бесы начинают свою игру.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
На крыше свили гнездо аист, журавль и цапля. Капля терпения убивает лошадь. Волков бояться - в лесу не жить, не быть, не слыть. Тяжелый, с зоологией киндер-сюрприз явил Галине Александровне откровение рано утром с чашкой восточноевропейского какао, песней про восьмиклассницу, почтой из прекрасного далека. Удивившись размаху мысли, когда, казалось бы, отдыхают схимники, нежатся в постелях голоса Всесоюзного радио, сушат сети клипмейкеры, женщина продолжала пить какао и теребить шлепанцу на босу ногу. Утром хочется умереть качественно, без истерик, чтобы потом все говорили: она умерла утром, светлая душа в потемках, такая робкая, такая брошкина.
На крыше свили гнездо аист, журавль и цапля. Листья ясеня на асфальте рисовали позднего мондриана. В воздухе стоял привкус разрухи и власти денег. Женщина, оглядываясь на часы, на башню, шла, просто бежала, замшевые туфли месили грязь мостовой арт нуво. Надо успеть сказать последнее прости любимому, чтобы на обратном пути вовремя забрать зонтик в мастерской на Вацлавской. Галина Александровна Жизнь торопилась жить.
Неизличимо больной аист покинул страну. На крыше его не ждали уже журавль и цапля, цинга и случайности. Им хотелось жить так, как Галине Александровне хотелось романтически слезить глаза, менять гульдены, разговаривать с богами, спорить с богами, краснеть и желтеть. Зеркало-краля, ты украла у меня молодость! отняла у меня надежду! сгубила моего любимого! разлучила меня с дневниками! и ты должна пасть смертью! и будет, будет как прежде, цвести ковыль, часы на башне будут заставлять бежать за спичками, и востоевропейский какао будет бесконечно долго литься на замшевые туфли сердобольной суеты.
ГАЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА ЖИЗНЬ
Легко ли обнаружить на пазлах избалованных героев Эвридики и Ареопага, бледными позами, нибелунгами купающихся на холстах, просторах и черно-белых ракурсах пятикопеечных скринсейверов? Что от того, что мы не рабы, рабы не рыбы, а рыбы не робки, как картонные лодки. Не уйти от тебя, тихая астрахань жизни за зарплату, за царя, за нашу победу. Галина Александровна тихо шептала этот караван аксиом, этот тумар консерватизма. В парке было тихо, оркестр пошел обедать, оставив умирать на ветках сосен щемящую мелодию киевского мальчишки. На скамейке несуразно, буги-вуги, лежали рога антилопы. Они служили приманкой, подлянкой для юных следопытов, которых Жизнь научит нас сквозь слезы смеяться.
Еще. Я придумала край, там нет живых. Там все мертвое, даже рассветы. Лицемерие превращается в гримасу покорности. Жадность - в монету, на которую ты можешь приобрести шоп-тур по коронарным сосудам своего мироощущения, в пустыню терпкого индиго либидо, на порог шума и ярости то ли мозга, то ли настроения. Пороки скользят, виндсерфингом расправляют мышцы, грудь наливается сумасшедшей инерцией, члены просят огня. Винсерфингом дальше, виндсерфингом больше. Неси меня, соломинка, неси, пока мертвые не передумали, пока путешествие вовнутрь не стало актом кабуки.
Галина Александровна достигла того возвраста, когда нет небходимости безудержно мечтать о прощении. Его она получит всегда, были бы купола. Что она не получит, что никогда, - это решающий голос по зову алчного сердца, проездной билет в край, где нет живых, цветы с волос Эвридики, бубонную чуму легкомыслия. Остается ей петь о иконах вероломства избалованных героев под щемящую мелодию киевского мальчишки. Иногда лучше жевать кат.