Иов пал, когда услышал сетования и сочувствие друзей своих, - тогда проклял он день своего рождения. До того он держался твёрдо и обрушившиеся на него беды переносил стойко, ни в чём не упрекая Того, Кто попустил им свершиться, Того, Кто уступил Своему сыну, сатане, в желании испытать того, кто отдаст кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст всё.
Сочувствие друзей заставило Иова проклясть день свой и ночь, когда он был зачат. Иов вспоминает, что ему тоже надо пожалеть себя. До того, раздавленный несправедливостью случившегося, он не думает о жалости к себе.
Но посмотрим, как утешают Иова в бедах его друзья. "На что дан страдальцу свет, и жизнь огорчённым душою?" - жалуется Иов. Не жалуется - спрашивает, и не находит ответа. Друзья говорят о том, что Иов должен повиноваться Богу безропотно. Но он это и делал, пока не встретил сострадание и сочувствие. Хотел ли Иов услышать его, или лучше было ему в одиночестве переносить свои беды, не ропща и не умножая их посредством высказывания в языке и языком? Молчание ли должен был избрать Иов, или беда высказанная, боль озвученная достигли ушей Божиих, и Он сжалился над рабом Своим?
Друзья, слыша жалобы Иова, всё более горькие и пронзительные ("На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?"), и в самом деле сомневаются, стоит ли им продолжать разговор. Так, Елифаз, первый из говорящих с Иовом, спрашивает: "Если мы попытаемся сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе?". Но потом всё-таки решается говорить: "Впрочем, кто может возбранить слову!".
На все его вразумления и наставления Иов отвечает: "О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простёр руку Свою и сразил меня!". Главный вопрос, мучающий Иова, вопрос, на который он не находит ответа: "За что?". За что столь сурово покарал его Господь, его, Своего верного раба? Многих других, грешных, грехи свои сознающих, мучает другой вопрос: "Где же милосердие Божие? Неужели Бог - мелкий мститель, воздающий злом за зло и не умеющий прощать?". Вопрос этот не легче вопроса Иова. Ведь воздаяние злом за зло ("Мне отмщение, и Аз воздам") есть нарушение заповеди Христовой.
Иов, осуждённый на муки одним из сынов Божиих, в своей жалобе ожидает другого Сына Божия, Того, Кто сразится с сатаной и победит его. Сама жалоба Иова уже содержит в себе надежду - потому что только Христос может внять стону Иова не по весу его, н е по громкости или силе в ы с к а з ы в а н и я, а - по сути, по справедливости. По любви.
"И взял он черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел". Должно быть, тогда Иов снова вспомнил забытый с детства вкус слёз, что они солёные, и слезами своими утолял жажду, пока сидел в пепле.
Жалобы ли Иова, восхваления ли друзей Иова, воссылаемые Богу, были причиной того, что Он сменил гнев, гневом не бывший, на милость?.. Или то, что одинокий нищий человек, посыпающий голову пеплом, не имеет уже ничего кроме души, а кровь убогого драгоценна пред очами Господа.
В то утро Иов узнал, что вкус слёз отличен от вкуса дождя, даваемого Богом на лицо земли, и вод, посылаемых на лицо полей. И горе, вместившееся в его грудь, было таким огромным и полным, что оно не нуждалось в дополнениях или утешениях - оно не вмещало их, это были чужеродные тела, им отторгаемые. Потому-то слова друзей Иова и не достигали цели. Они, эти слова, уже существовали, независимо от того, были ли они услышаны и поняты кем-то кроме Бога. Но размыть дамбу, построенную горем Иова, они не могли.
Многословие друзей Иова, то утешающих, то обвиняющих его, и ответы самого Иова, то жалующегося, то прославляющего Бога, могли бы быть заменены о д н и м з н а н и е м того, что человек - персть, прах земной, и в прах возвратится, и потому не имеет права возвышать свой жалкий голос пред Тем, Кто ждёт услышать его. Ведь Бог целокупно, целостно существует только в чувствах, ощущениях, восприятии созданий Своих, и довольно было бы сказать Ему: "Ты есть", а не вступать в долгую безнадёжную распрю с Ним, с Тем, Кто отменяет и уничтожает все препоны и разногласия.
Почему же Иов решается с к а з а т ь, осмеливается быть у с л ы ш а н н ы м? Не потому ли, что он нищ и слаб, одинок и бессилен, не потому ли, что голос - единственное, что оставлено ему? "Лишь души его не трожь", - сказал Господь сатане. И душа говорит в Иове тогда, когда отнято всё, кроме души и её вместилища.
Друзья Иова многословны ещё и потому, что завидуют ему, завидуют тому, у кого всё отнято, завидуют его свободе и независимости от тех многочисленных условностей и преград, что держат в цепях их самих. Иов - тот, на кого обратил Свой взор, Своё внимание Господь. Он указал на него, как на того, кто может быть и с п ы т у е м и выдержит пытку. Ни на одного из них троих - Елифаза, Софара, Вилдада - Бог не обратил взора и указующего перста... Они - обыкновенны, заурядны, посредственны. Они - как все. Иов и з б р а н. Избранничество Иова притягивает к себе их взгляды и внимание. Утешая Иова, они, пусть опосредованно, через промежуточное звено, т о ж е говорят с Богом.
Что они говорят Ему? Они говорят, что Иов сетует напрасно, что ничто и никто не переборет воли Божией, что если Иов непорочен - он будет оправдан и ещё возрадуется, а если порочен - изгонит порок из шатров своих... И что же отвечает им бедный Иов?.. Да, это так, говорит он, человек подобен тени, но плоть его на нём болит, и душа его в нём страдает. Конечно, это не оправдание и не обвинение Богу - скорее, Иов взывает к милосердию Бога, исходя не из фактов и событий, пороков, воздаянья, беспорочности, безгрешности, а из своей боли и одиночества. Лишь такая жалоба, идущая из самой глубины человека, из его "нутра", способна достичь ушей Божиих, Господнего слуха. Исчерпав все обвинения и аргументы, Иов просто говорит: "Мне больно, Господи, помилуй меня!". И Бог слышит его слова.
Конечно, Он слышит их после раскаяния Иова. Но раскаяние его Богу дороже, чем велеречивые, хотя, может быть, и искренние хвалы его друзей. Вопрос Иову звучит так: пожелал ли бы Иов задать свои вопросы Богу, пришло бы это ему в голову, не обладай он перед тем всей пышностью богатств и благополучия, или изначально заданное несчастье, неблагополучие, бедность и одиночество наложили бы на его уста печать, заставили молчать? И надеялся ли бы Иов услышать ответ Бога тогда?
С другой стороны, если человек - только тень, и дни его быстротечны, как полёт бабочки, почему тогда земной краткой жизни придаётся такое огромное значение, и не только человеком, но и Богом, ведь именно в этой краткой земной жизни Господь посылает Иову тяжкие испытания?
Мистики и теософы говорят, что земная жизнь есть главное испытание души, посылаемой в мир для того, чтобы сдать или провалить экзамен. Иов свой экзамен, хотя и с трудом (вполне понятным трудом!) сдал. Но вопрос в том, пожелал ли бы он кому-нибудь другому столь же крепкого мужества для перенесения испытаний, столь же сильной воли, как понадобилось ему самому, или пожелал бы упросить Господа: "Отступи от меня, ибо дни мои - суета"? Задать этот вопрос Иову хочется потому, что Иов не один такой, что таких, как он, всегда было много, потому что он взят как образец и пример, а множество других переносит беды, испытания молча, безгласно, собирая свои вопросы в сердце, не в силах их высказать. Не зная, получат ли когда-нибудь вопросы - ответы.
Вопросы эти - не ропот, не возмущение, не попытка найти виновного, нет. Они - всего лишь непонимание и недоумение. Да, возможно, правы друзья Иова, правы те, кто сказал, что и вопросов таких задавать не следует, что их и быть не может и не должно. Но ведь они есть. Они есть в душе и разуме каждого страдальца и каждого зрителя страдания, каждого, кто видит страдание. Они, эти вопросы, могут быть усмирены, с н я т ы, но - они не могут быть уничтожены. На пустом месте, на месте, освободившемся от них, ими не занятом, остаётся их тень, их след, их вкус и горечь. Пролитые и непролитые слёзы, высказанные и невысказанные упрёки и жалобы переполняют грудь, не оставляя место свободным.
Почему искренность плача Иова оказалась нужнее Богу? Нужнее, чем смиренное покорство его друзей. Не потому ли, что искренность стона невозможно подделать ("Что может быть искреннее стона?" - говорил Нерон, и уж в знании человеческой природы ему не откажешь).Смирение, покорность - всё может быть поддельным, фальшивым, выставленным напоказ. Один стон искренен.
Совсем коротким было раскаяние Иова: "Отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле". Совсем коротким, после долгих многословных обвинений и жалоб. Теперь уже Господь прерывает раба Своего Иова новыми утверждениями Своего могущества и всесилия. И теперь уже молчит Иов: " Руку мою полагаю на уста мои".
Многословные сетования, краткое раскаяние. И вознаграждение за него, за это раскаяние, полученное Иовом. Знал ли он, что беды его не самые великие, что он один из многих, что есть, и были, и будут люди, никогда не знавшие того счастья, каким владел до своего краха он? Нет, каждое несчастье видит только себя самоё и не видит окружающего, окружающих. Окружающие сплошь и рядом представляются ему счастливыми и благополучными. Не в этом ли корень, причина раскаяния Иова? Если Бог - владетель и властитель всего сущего, а к такому пониманию Иов приходит в конце всех вразумлений, где пятым вразумляющим, после трёх друзей и четвёртого, Елиуя, выступает Сам Господь, то собственная судьба Иова не может быть единственной и исключительной. Поняв, что он не одинок в своих бедах, что его судьба и участь - это и судьба многих других, вливаясь в общий вселенский поток и растворяясь в нём, Иов отказывается от своего "я". Став частицей, равной пылинке, сорванному с дерева листу, ползущему в песке муравью и заслоняющему на мгновение солнечный свет облаку, Иов становится тем, кем пришёл в мир и кем из него уйдёт. Всё, что у него есть - имя Бога на устах, которые он уже не решается открыть. "Меня нет", - понимает Иов, и обретает новую жизнь.
Только ли надо было Иову всё потерять, чтобы начать жить заново, или ценой страдания и страха надо было ещё и обрести голос, дошедший до слуха Божия? Иов рвёт со своим прошлым, но не только с тем прошлым, которое у него отнято, но и с тем, где он считал себя верным покорным рабом и думал, что этого довольно для снискания милосердия и милости Бога. Лишь оставшись нагой частицей, полым сосудом, не вмещающим более ничего, кроме имени Бога, Иов обретает Его снова, но уже на другом уровне и более высокой ступени самосознания.
У Иова ничего нет - и он на это согласен. Одно только Имя просветляет его разум. Так Иов начинает говорить с Богом. И Господь слышит, у ж е слышит все его жалобы и сетования (стон!); когда же стон становится словами, - может быть, едва слышными словами, шёпотом, или молчаливым вздохом, - Бог убирает Свою длань со лба раба Своего. И тот продолжает жить.
Мог ли Иов прийти к пониманию и искренности раньше, до того, как был низвергнут с вершины благополучия, и почему так долго шёл путём осознавания и понимания, - или, точнее, - согласия п р и н я т ь свою участь такой, какой он её не выбирал, такой, какой он её не выбирал, какова она была ему уготована? Нет. Слишком многое отделяло его от того состояния, к которому он пришёл позже. И это м н о г о е никогда не позволило бы ему обрести голос. Только униженного и низверженного Господь слышит напрямую. Долгим был бы путь Иова к Богу, если б не посланное испытание... Способен ли был бы Иов сам, самостоятельно избрать этот путь? Нет. И это так понятно и естественно, что самый вопрос представляется звучащим нелепо. Он и звучал бы нелепо, будучи обращён к Иову благополучному. Другое дело - Иов пострадавший, п е р е с т р а д а в ш и й. У страдальцев своя логика и правда. Если цена страдания - встреча и разговор с Богом, новый Иов мог бы, пожалуй, р е ш и т ь с я на это. Ведь он уже знает вкус страдания; знает и то, что вкус Истины схож с ним. Одиночество Иова - залог его решимости и веры. То, что больнее всего вонзается в его плоть, память и душу, - помогает ему. Так Иов оказывается на пороге обретения Нового.
Смирился ли Иов с потерей прежней семьи и имущества? С имуществом дело обстояло проще. Одно имущество, другое имущество... Но вот семья. Люди ведь не взаимозаменяемы, как вещи, хотя современность и приучает к этой мысли. "Я была замужем два раза, и не собираюсь на этом останавливаться!" - говорит с безумным (могущим быть истолкованным как оптимистический!) блеском в глазах участница одной из телепередач. Во времена Иова что-то было по-другому. Возможно, теряли сложнее, и сложнее обретали. По-разному обретают и теряют и в наше время. Не буду приводить примеры из жизни - каждый найдёт их в своей памяти. Приведу другой пример. Пауль Целан, знаменитый австрийский поэт, так и не смог смириться с потерей своей семьи, погибшей в нацистском концлагере. Да, он был потом женат. И он утопился в Сене, несмотря на внешнее благополучие во всём.
Жизни близких Целана оборвал не Бог, а люди. Возможно, именно в этом была причина его отказа жить. И всё же многочисленны случаи, когда люди не смиряются с утратой и тогда, когда она исходит от Бога. Придётся всё же рассказать об одном случае. Молодая женщина, мать двоих детей, дочери и сына, потеряла дочь, заболевшую лейкозом. Дочери было около семи лет. После её смерти мать перестала обращать внимание на годовалого сынишку. А вскоре заболела раком груди, практически отказалась лечиться и умерла. Говорят, что она очень любила свою дочь.
Случай этот показывает безмерную тяжесть смирения Иова. Он смирился, он обрёл новую семью, жену и детей. Но забыл ли он прежнюю? Утратил ли он память вместе с утратой близих? Или и после благополучного нового обретения слёзы наворачивались временами на его глаза, и он в отчаянии (пусть минутном!) кусал себе губы? На эти вопросы нет ответа в "Книге Иова". Однако вопросы эти могут приходить на ум внимательному (или не слишком) читателю Книги.
Можно ли задавать их себе, другой вопрос. Себе, или Иову. Может быть, их не легко и не просто выговорить, эти вопросы, но они светятся и сквозят через тонкое покрывало видимой благополучности жизни - моей, твоей, нашей, всеобщей. И, может быть, единственно т а к и е вопросы являются доказательством (самым верным, самым точным!) бытия Божия - сейчас, здесь, сегодня, в этом, а не каком-нибудь другом мире.
Удивительней всего то, что Иов уверен: его слышат, его слушает Бог. Удивительнее всего, что он оказывается прав, и не только потому, что ему воздаётся за веру, и что кто-то знал и записал историю Иова, сопоставив факты и их последствия.
Вопрос: Почему Иов уверен, что его слышат? Разве он не один из многих подобных? Разве его голос не может затеряться в хоре, многоголосии других страждущих и взывающих? Слышат ли Иова потому, что он верит, что его слышат, или он верит потому, что его слышат? И то, и другое, - скажет верующий. Или ещё: это вопрос о том, что первично, курица или яйцо. Возможно, ответ заключается в том, что Иова слышат и тогда, когда он говорит уже сам себе и сам с собою, безнадёжно адресуясь к Богу по привычке и желанию говорить всё-таки кому-нибудь. Его слышат и тогда. И тогда, когда его вера истончается до тонкого листа, или уменьшается до горчичного зерна. И тогда он оказывается услышан, ведь уменьшение веры не означает ослабления её по силе и накалу, а всего этого Иову не занимать, как любому влюблённому и любящему, кто хранил верность, и вдруг оказался отвержен, низринут с высот любви. Высот нет, но любовь есть. Она-то и заставляет Иова снова и снова, стиснув зубы от отчаяния, задавать свои вопросы Богу. И Господь знает это - яростном отрицании атеиста порой больше веры, чем в смиренной покорности праведника. Праведник знает и спокоен (так жил и Иов до своего падения), атеист, грешник - не знает и, потрясая кулаками, снова и снова выкрикивает Небу безнадёжные вопросы.
Кто ближе к Богу? Ответ дан Христом: раскаяние одного грешника драгоценнее перед Богом, чем праведность сотни праведников. Иов раскаялся, и он любим Богом более, нежели его друзья-праведники. Иов боролся за свои права, он защищал их. Но защищал пред Тем, в Чьём существовании не сомневался. Мог ли он усомниться? Мог. И Бог предполагал такую возможность, потому-то Он снова и снова доказывал Иову Своё бытие и могущество, сомнение Иова исходило из отчаяния. Нужен ли Иов Богу? Можно не спрашивать: зачем бы иначе Он тратил на этот разговор так много Своих бесконечных сил и слов?
Самого Себя, рассеянного в сердцах и умах Своих созданий, ищет, алчет найти Господь Бог. Он слышит и видит Самого Себя в этих маленьких частицах большого Зеркала. Обрести, обретать ежечасно Самого Себя, видеть Себя, знать о Своей целокупности, целостности. Всякий любящий продляет себя в любимых - Бог любит Свои создания.
Ещё цель разговора Бога с Иовом. А нужно ли было всёэто? Не было ли ошибкой строительство Мироздания, или частицы способны собраться воедино, вот что тревожит, может быть, Бога в Его бесконечном покое, состоящем из миллиардов движений и изменений. Один слабый выдох: "Да", вырывающийся из истомлённой груди Иова, оказывается способным возместить и объяснить многое из непонятного и необъяснимого. И утешить Бога в Его бескрайней печали о нас, Его созданиях.
"Да" Иова, сказанное им Богу, подтверждает неизменность и неизменяемость его любви к Нему, не зависящую от внешних изменений и событий. Бог ревностен? Да, к тем, кого Он любит. Он испытывает их? Да. Выдержал ли Иов испытание? Да, Сам Господь сказал это. Сказал ли это же себе Иов? Можно предположить, что сказал. Потому что противной стороной, другой стороной диалога был Сам Господь, а поражение в таком споре равно победе. Потому что здесь нет ни спора, ни поражения. Сам по себе, такой разговор уже победа - быть у б е ж д а е м ы м, у в е щ е в а е м ы м Богом. Иов в конце разговора отказывается от себя как существа отдельного и независимого. Он понимает, что заблуждался, что нет Иова отдельного, с а м о г о-п о с е б е - есть только часть общего целого, созданного Богом, не могущая из целого выпасть. Осознав себя ч а с т ь ю, Иов искупает тем самым свою вину, которой в сущности не было, было лишь непонимание и недостаточное осознание процесса, ситуации, созданной Системы связей и взаимоотношений. Если это и вина, то вина не с а м а в с е б е, а лишь относительная, - вина, которая не вполне вина. Хотя Бог и стремится всеми силами изменить сознание Иова для искупления его проступка, Им же Самим вызванного.
Ещё один вопрос - вопрос испытания любви.
Бог посылает испытания тем, кого любит. Почему? Чтобы испытать силу их любви к Нему? Значит, Бог терзается недостаточностью любви к Себе со стороны любимых Им? Или - самой возможностью недостаточности любви?
Иов, переживающий несколько своих жизней, - жизнь праведника, Богом обласканного и потому Ему преданного, жизнь праведника испытуемого, склоняющегося к бунту, жизнь праведника воскресшего, вновь обретшего свои блага и праведность, - наиболее ярко и полно ощутил жизнь, сидя на пепелище, скобля черепком струпья. В то время он был абсолютно свободен, как свободен всякий, всё утративший, ничего не боялся, ведь он уже потерял всё, кроме жизни, оставленной ему в испытание. Это-то время Господь и избрал для испытания любви Иова, для того-то Он и сохранил Иову жизнь.
Иов думал о жестокосердии Бога. Но Бог избрал его, Иова, самого праведного и послушного, чтобы испытать любовь к Себе в душах других Своих созданий, ещё менее внушающую Ему доверие. И Иов заколебался, и Иов возроптал. Но сразу увидел, каким ударом его сомнение и ропот оказались для Того, Кто внушал к Себе любовь, как бросился Он доказывать Иову Свою единственность и неповторимость, Свою исключительность, Свои достоинства и силу, такой любви заслуживающие.
Бог победил Иова. Но не тем, что низверг с вершины благополучия в бездну отчаяния, и не тем, что показал Свою силу и мощь, - всё это может внушить страх, трепет, но не любовь. А Богу любовь нужна во - первых, сначала, а уж затем нужны и страх, и трепет - страх Божий: лишиться милости Божией и трепет: боязнь разлуки с Ним.
Бог победил Иова силой Своей любви к нему: тем, как Он, всесильный, всемогущий Бог, оставив все Свои дела и заботы, ринулся спасать для Себя одну - единственную душу, душу праведную, но готовую пасть. Стремление удержать, сохранить эту душу и жизнь для Себя превзошло, превозмогло все иные заботы Божии. И Иов остался с Ним
Не так - же ли стремится удержать с собой, для себя уходящего любимого обычный земной человек? Так же Бог победил Иова силой Своей любви к нему, а не доказательствами Своей силы и мощи.
Потому-то Книга Иова и то, каким предстаёт в ней Бог, является обещанием грядущего Сына Божия, Бога Нового Завета, Иисуса Христа, покорившего и спасшего Своей любовью целый мир.
Иов ещё не знает о Христе. Однако Христос уже явлен в Боге Книги Иова, Он уже обещан, то есть - Он есть. Непонятной, неведомой прежде силой покорён Иов, ведь когда он соглашается с Богом, раскаивается в желании отступничества, он ещё не знает о грядущей награде. И всё-таки решается поверить. Решается, потому что не может не верить силе любви Бога без доказательств грядущего своего благополучия, до опыта.Все будущие последователи Христа, теперешние насельники Царствия Небесного, также верили без доказательств.Такую веру и такую любовь искал и ищет Христос.
Иов был одним из первых пошедших за Ним, ещё не зная Его имени и грядущего крестного подвига, будучи привлечён силой т о й же любви.
Знал ли, думал ли об этом Иов? Скорее всего, безотчётная, властная сила влекла его к себе, не давала отступиться - сила любви Бога. Бог воспитывал Своей любовью Иова, наставлял, внушал, что не должно любящему отступаться от любимого и когда ему кажется, что тот виноват перед ним. Но ведь и Иов, высказав своё страдание и боль, тоже напомнил Богу о том, что нельзя, не должно мучить любящего, бесконечно и безвинно. Как и во всякой любви, воспитание было в обе стороны. И за всем этим уже маячил вдали будущий тихий свет иной любви, новой жизни - Нового Завета.
А ещё Бог отверг слова троих друзей Иова и заставил их принести жертвы Иову, чтоб он помолился за них богу... Что же такое сказал Иов, что слова его Бог поставил в пример его друзьям? Может быть, это: "О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдёт гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне! Когда умрёт человек, то будет ли он опять жить?".
Спрашивает ли Иов о возможности будущей жизни, той жизни, которая станет возможной после прихода в мир Христа, приход которого в то же время является и объяснением, осмыслением самого акта создания человека? Очевидно, да. И это именно т е слова, которых ждал Бог и которые услышал только от Иова. В решении о необходимости Жертвы, отдачи миру любимого и лучшего Сына Божия, в этом решении Господь должен был быть укреплён, поддержан с этой стороны, от людей, ради которых и готовилась Жертва. Решение было нелёгким, и поддержка была необходима. Бог нашёл её у Иова. Необходимость прихода в мир Христа, принесения искупительной Жертвы, будущего Страшного Суда, где будут воспомянуты все ушедшие и каждый получит по делам своим - всё это Иов сказал Богу. Не подсказал, а сказал - ведь Бог и Сам знал всё это, но одно дело - знать, а другое - решиться на поступок... Решиться помог Иов. Как всякий истинно любящий, любящий не только благодаря благодеяниям любимого, но и вопреки уготованным им разочарованиям, идущий в своей любви до конца, - конца, который оказывается бесконечностью, как и во всякой любви, - Иов находит то Главное, чего ждёт от него Любимый: слова о необходимости грядущей Жертвы во спасение. Слова жёсткие, суровые, прозвучавшие для Бога, может быть, громче того грома, который Он показал рабу Своему, но необходимые. И Бог, услышав их, понял, что Его любовь не безответна, и, найдя подтверждение чувству любящего, прощает Иову вину и любит его новой счастливой любовью.
Каков же вопрос, задаваемый Иову? Пожалуй, он звучит так: стоило ли задавать вопросы Богу и стоило ли отказываться от них, не получив ответ? Или: полагает ли Иов, что сам процесс говорения вопросов Богу является самодостаточным и могущим сравниться с неким поступком, необходимым не только ему самому, но и Богу? Или: многое ли изменилось в его жизни после того, как он осмелился с к а з а т ь? И почему?