Van-Hermann : другие произведения.

Глаза Пропасти. Глава 1. Последний Посетитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.87*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...Спустя бесконечность, он медленно поднял левую руку - я отметил нескоординированную механичность этого движения - и стал расстегивать рубашку. Сверху вниз. Я, загипнотизированный собственным бессилием, не в силах пошевелиться, следил за растущей синевой медленно обнажаемой трупной кожи. После третьей или четвертой пуговицы, бледная полоска сменилась толстым красным рубцом, перетянутым толстыми черными нитками. Когда он наконец полностью расстегнул рубашку и неуклюжим жестом распахнул её, я понял, что это за рубец...

ГЛАЗА ПРОПАСТИ

  

Часть Первая

" Возложи на меня печать безумия . . ."

  
  

Глава I.

Арлингтон. Последний гость.

[]
  
   To: [email protected]
   From: [email protected]
   Date: 17/09/2004
  
   Люк! Ради всего, что мы претерпели вместе - прочти это письмо. Не уничтожай его, не читая. Речь идёт о твоей жизни. Я решился написать тебе только потому, что ОН вернулся.
  
   Всем, кто видел рукопись, грозит смертельная опасность.
  
   Ты скажешь, что я схожу с ума. Что прошло двадцать лет. Что оттуда не возвращаются. Что слишком дорогая цена заплачена за молчание знающих и смерть посвященных.
  
   Поверь, я не хочу думать, что всё было напрасно. За все эти мучительные годы я не позволил себе даже на намек на мысль о том, что гибель Мишель была бесцельной.
  
   И всё же... Я могу обманывать себя, но я не имею права лгать тебе, ибо вы оба заплатили за мою жизнь слишком дорогой ценой.
  
   Да, я мог потерять рассудок. Это не исключено. Но я не мог ошибиться. Он действительно вернулся. Чудовище посетило меня. Дважды. Я узнал его. Узнал по безумной улыбке и по леденящей безысходности его присутствия.
  
   И чтобы я не посмел сомневаться в увиденном, сегодня он пришёл ко мне в третий раз.
  
   Пусть это был совершенно другой человек. Не тот, что разрушил нашу жизнь двадцать лет назад. И не тот, точнее не те, что приходили позавчера и вчера. Нет, это была незнакомая мне личность. Mне показалось - это был тот самый пакистанский парень, которого на прошлой неделе зверски зарезали в районе Уайтчaпел. Я выкинул "Вечерний Стандарт" с фотографией, но руку дам на отсечение - это был он. И в то же время, несмотря на новые обличья, на весь этот дешёвый маскарад - всё то же существо. Какие бы он не примерял тела, его холодная ненависть ко мне, которую я ощущаю всеми порами кожи, выплёскивается из-под плохо прилаженной оболочки.
  
   Прости, что я все время сбиваюсь. Я не знаю, откуда мне начать. Наверное, я действительно схожу с ума. Позавчера другой посетитель - пожилая женщина - она улыбалась точно также. На неподвижном, мертвенно бледном лице - остывшие глаза, крючковатый нос и эта плотоядная, масляная, беззубая улыбка старой сводни. Она спрашивала, где можно найти первое издание De Natura Rerum Исидора Севильского. Когда я ответил ей, что всего несколько копий сохранилось в частных коллекциях, а имена их владельцев мне неизвестны, то её взгляд . . . Мне показалось, что в меня с размаху швырнули вязким, жирным куском грязи и он медленно оплывает с моего лица, мешает дышать, проникает сквозь поры, оскверняет всего меня изнутри . . .
  
   Вчера - подросток . . . Один из этих грязных бездельников, что вечно пьяны или накачаны наркотиками. Он улыбался так, что меня затошнило. Я даже не стал отвечать ему на вопрос об Aurora Consurgens Рипли - просто указал на дверь. Он ушёл также гаденько улыбаясь. Откуда подобные отбросы могут знать что-либо о средневековых трактатах...
  
   Сегодня утром он - или она - пришёл опять... Это не может быть бредом. Я абсолютно уверен, что это был он: у меня снова заныло в животе, как будто ветер, ворвавшийся в магазин с его приходом, ударил меня в солнечное сплетение. И эта гнусная гримаса ... Я не могу подобрать слов, чтобы передать всё омерзение, которое охватило меня, когда он ощерился, нависая над моим столом и сверля меня своим неподвижным взглядом. Почему-то у меня не возникло и капли сомнения в том, что передо мной - мёртвый человек, каким-то образом восстановленный к речи и движению. Некий автоматон. Зомби из старого итальянского фильма ужасов. Я смотрел на его смуглое азиатское лицо и понимал, что со мной разговаривает труп. Мне кажется, он добивался именно такого эффекта. Мне даже померещилось, что всё вокруг приобрело землистый оттенок дешевой пленки. Крупнозернистые, размытые черты.
  
   В этот раз он спросил не знаю ли я, у кого можно приобрести первый вариант рукописи Роджера Бэйкона "О женском начале". Я не был готов к такому повороту событий, но заявил, что никогда не слышал о подобном труде. Потом я понёс какую-то чушь по поводу того, что многие манускрипты тринадцатого века, написанные схоластами Европы, ошибочно приписывают Бэйкону. Или Абеляру. . . Я старался звучать как можно более снисходительно и спокойно.
  
   Я понимал, что все эти визиты - просто продолжение издевательства надо мной. Своего рода психологическое давление. Эксперимент на тему "сломаюсь ли я". . .
  
   Я не подал вида, что знаю, о чём на самом деле идёт разговор. Я твёрдо решил, что не позволю ему унизить меня опять. Ему должно было хватить моего позора и ужаса двадцать лет назад.
  
   - Эта рукопись известна среди простого люда как "Манускрипт Войнича", - мой жуткий гость придвинулся ближе к столу, всё также пакостно скалясь.
  
   Наконец-то он оставил этот бессмысленный театр.
  
   Я знал, что в итоге он сожжёт мосты. Но любая фатальная развязка приходит всегда слишком быстро, как бы нетерпеливо мучительно не было ожидание. Мне показалось, что воздух превратился в вату. Мой собственный голос доносился откуда-то издалека. Глухо, еле слышно. Но он всё ещё хранил остатки достоинства. Несмотря на весь тот животный ужас, тo отвращение, которые я испытывал тогда. И испытываю сейчас.
  
   - Сэр, - я пытался звучать отстраненно, хладнокровно, - Я, конечно же, простой букинист, но об этой мистификации я кое-что знаю. Существует только один оригинал рукописи известной под названием "Манускрипт Войнича". Он хранится в библиотеке Йельского Университета. Вынужден также разочаровать вас - манускрипт зашифрован. Да и написан, скорее всего, на неизвестном языке. За прошедшие сто двадцать лет со дня находки рукописи никто не сумел её прочесть. Поэтому ваши данные о её якобы настоящем названии - ошибочны...
  
   - О нет, мой друг! Ошибка совершена вами! И вы знаете это весьма! - он продолжал паскудно улыбаться, - За океаном хранится только сокращённая копия оперы отца Роджера.
  
   Я только сейчас вспомнил, что он и тогда изъяснялся так же странно: не то чтобы старомодно (хотя в его речи постоянно проскальзывали литературные архаизмы), но как-то угловато, неуклюже.
  
   - Первая рукопись была подробным компендиумом нескольких древних трудов, составленным Бэйконом. Таковые труды - давно уничтожены. И по этой причине, я всё ещё нуждаюсь в первой рукописи.
  
   Нота бене: "всё ещё"...
  
   - Чем же она отличается, эта первая рукопись... как я понимаю, вы имеете в виду "оригинал"... от Йельского манускрипта Войнича? - я продолжал тянуть время и притворяться полным идиотом, втайне надеясь, что хоть кто-нибудь зайдёт в магазин. Утро буднего дня в Мэйфер - не самое бойкое время для продажи старинных книг.
  
   Наконец! Наконец он перестал улыбаться и вплотную протиснулся к моему столу. Вблизи он казался не просто бледным, а почти белым. Настолько, что его кожа потеряла смуглый оттенок и казалась зелёной.
  
   - Я повторю себя снова, чтобы разбудить вашу память. Я хочу это знать. - прошипел он. - Я хочу видеть первую рукопись. Я обладаю информацией, что она найдена. И что она расшифрована.
  
   - Расшифрована? - это было ошибкой, выдающей меня с головой. Я тут же поправился: - И кем же?
  
   Я стал осторожно отодвигаться от стола вместе с креслом.
  
   - Какое всё это имеет отношение к моему магазину?
  
   - Нет, мой друг, - мне показалось, что его зрачки, сужаясь, медленно отделяются от глазниц с тем, чтобы впиться в мои глаза. - Это не имеет отношения к вашей лавке. Это имеет отношение к вам и вашим друзьям.
  
   Теперь я окончательно убедился, что передо мной стоял ОН, такой же опасно непредсказуемый, как двадцать лет назад. Что все мои глубоко запрятанные страхи, ночные судороги, неожиданные истерики так и не подготовили меня к невыносимому бремени этой встречи. Это был ОН, кто бы он ни был тогда и кем бы он ни стал сейчас. Существо очень похожее на убитого пакистанского парня. И на сумасшедшую женщину. На грязного подростка . . .
  
   В этот момент в магазин заглянул почтальон. Он даже не успел произнести свое обычное: "Доброе утро, приятель" (Алан был местным почтальоном последние лет десять), как зомби резко повернулся на звук и просто посмотрел на него.
  
   Блаженство беспамятства . . . Он напомнил мне, что может сделать его взгляд.
  
   Алан согнулся, схватился за сердце и с каким-то натужным хрипом, спиной открыв дверь, вывалился на улицу. Краем глаза я увидел его через витрину: он медленно заковылял прочь, по всей видимости забыв о моей почте. Да и о чём либо ещё.
  
   Мне стало совсем плохо. Всё вокруг помутнело, смешалось в один бесцветный задний план - полки, книги, гравюры на стенах. Единственный чётко различимый объект в этом сумбуре был мой посетитель. Он снова смотрел на меня, и в глазах его я читал смерть.
  
   Тогда я встал, шумно опрокинув кресло, потому что я не хотел сдохнуть сидя. Я не хотел, чтобы он разделался со мной вот так - возвышаясь надо мной, как победитель.
  
   - Поздно! - я смотрел прямо в его неживые глаза, - Рукопись уничтожена. И вы это знаете. Так что, прекращайте эту комедию. Возвращайтесь туда, откуда пришли. Или вас уничтожат. Снова!
  
   С этими словами я повернулся к нему спиной и на ватных ногах двинулся к камину. Каминные щипцы, которые я подхватил, весили фунтов пять. Это придало мне отчаянного, бесшабашного ухарства. Я даже нашёл в себе наглости закричать на него:
  
   - Вон, или убью на месте как собаку!
  
   Согласен, это было глупо. Бесполезно. И бессмысленно. Но я должен был хотя бы себе самому доказать, что я не самый последний и жалкий трус. Что во второй раз я смогу хотя бы выжать из себя крик или плюнуть в его очередное чужое лицо. Единственный и, скорее всего, последний раз в жизни.
  
   Мой Немезис даже не пошевелился. Он смотрел на меня, уже не улыбаясь, не меняя положения, не двигая ни одним мёртвым мускулом чужого тела.
  
   Пауза затягивалась. Я занёс над головой каминные щипцы.
  
   - Ещё раз повторяю - убирайтесь отсюда. Иначе я вам голову разнесу!
  
   Чудовище не обратило никакого внимания на мои жалкие угрозы. Оно всё так же, не мигая, смотрело на меня, но в то же время как бы отсутствовало, противостояло мне только своей физической оболочкой. Казалось, что оно было чем-то отвлечено от немедленной расправы со мной. Что оно выключилось или погрузилось в глубокую и озабоченную задумчивость.
  
   Так мы и стояли. Я - с каминными щипцами над головой, от которых стала уставать моя нетренированная рука. Он - не сводя с меня взгляда и переваривая какую-то мыслительную жвачку.
  
   Спустя бесконечность, он медленно поднял левую руку - я отметил нескоординированную механичность этого движения - и стал расстегивать рубашку. Сверху вниз. Я, загипнотизированный собственным бессилием, не в силах пошевелиться, следил за растущей синевой медленно обнажаемой трупной кожи. После третьей или четвертой пуговицы, бледная полоска сменилась толстым красным рубцом, перетянутым толстыми черными нитками. Когда он наконец полностью расстегнул рубашку и неуклюжим жестом распахнул её, я понял, что это за рубец.
  
   Тело его жертвы было распорото от груди до низа живота (насколько низко - я не мог понять: рубец уходил ниже - под ношеные, грязные джинсы), а затем грубо зашито, так что кожа с обоих частей разреза была перехвачена нитками, образуя длинный выступ, некий хребет из красно-синей плоти, который продольно рассекал его тело. Этот хребет, этот кошмарный шов слегка поблескивал - на торчащих то тут, то там ломтях кожи медленно образовывались темные капли.
  
   Он внимательно, но с каким-то скучным безразличием, разглядывал сочащийся темной жидкостью разрез.
  
   - Это тело не выдерживает меня. - бесстрастно заключил он. - Я должен идти. Я вернусь вечером к вам домой и вы снабдите меня именем и местом нахождения обладателя рукописи. Не пытайтесь бежать. Теперь, когда я имею свободу, я найду вас повсеместно.
  
   С этими словами, он также медленно и неуклюже застегнулся и, более не взглянув на меня, быстро вышел из магазина. Я уронил щипцы и заплакал. Не от страха, не от жалости к самому себе, а от безнадежности.
  
   Но я знаю, что делать. Бежать не имеет смысла. Существо, растоптавшее время и надругавшееся над пространством не знает расстояний и не оставит поиска, ибо на мне его печать, и наша связь не может быть разорвана. Есть только одно средство бежать его охоты и погони.
  
   Я немедленно запер магазин и поднялся наверх, в квартиру. У меня есть время до вечера, но я не могу терять ни минуты.
  
   Я успею дописать это письмо и послать на твой специальный адрес. Я уничтожу все записные книжки, сотру все адреса в компьютере, сожгу все свои рукописи, фотографии, негативы, недавние телефонные счета с перечнем номеров. Я не хочу, чтобы кто-либо пострадал. Я не хочу, чтобы по длинной цепочке имён, адресов, телефонов, он добрался бы до тебя, до всех остальных и до рукописи.
  
   Потом я сделаю то, что должен был сделать двадцать лет назад. Тогда я просто не сумел осознать, не смог, не успел. Да, ты был прав, я - трус. Но, поверь мне.... хотя бы теперь, когда мне уже нет нужды выгораживать и обелять себя. Тогда я просто не знал, какая пропасть, какая катастрофа ожидала всех нас.
  
   У меня всё ещё хранится, с тех самых дней, тщательно смазанная маслом, завёрнутая в старые тряпки, беретта. Та беретта, что была так никчёмна и не смогла спасти Мишель. Теперь она остановит хотя бы меня. Я не выдержу пыток. Я не перенесу боли и страха. Он всё равно убьёт меня, ибо я никогда не соглашусь присоединиться к нему, перешагнуть эту черту между смыслом жизни и вечной ненавистью. Равно как не смогу жить в бесконечном унижении, распластанным у его ног.
  
   След рукописи должен быть стёрт с пыльной мостовой нашего мира.
  
   Прости меня. Я надеюсь, что Мишель простит меня.
  
   Abiit, excessit, evasit, erupit . . .
  
  
Оценка: 7.87*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"