Мама говорила, что в детстве читала книжку, которая называлась "Девочка, с которой ничего не случится". А вот книжку про меня нужно назвать "Девочка, с которой всё случалось". Но такую книжку еще не написали. Я спрашивала Федю. Он долго думал, а потом сказал, что книги с таким названием в его каталоге не значится.
Ну и пусть. Я сама такую книжку напишу. Буду рассказывать Феде все, что видела, и получится книга. Федя говорит -- такая книга называется дневник. По-моему, он путает. Дневники в школах, в них ставят оценки. В школу я пока не хожу. И оценок мне не ставят. Но я все равно буду писать книгу.
Федя сказал, что в начале нужно рассказать о себе.
Меня зовут Софья Почемучкина. То есть, зовут по-настоящему Софья. Почемучкиной меня прозвала мама. Когда я была совсем маленькой, постоянно ее спрашивала:
-- Почему?
Мама говорила, что это первое слово, которое я сказала. Другие дети говорят "мама", а я -- "почему". А когда я научилась ползать, а потом ходить, то задавала этот вопрос всем, кого встречу. Маме говорят:
-- Ой, какая у вас хорошая девочка! Как ее зовут?
А я говорю:
-- Почему?
Мама говорит:
-- Ее зовут Софья.
А я говорю:
-- Почему?
Мама мне отвечает:
-- Тебя папа так назвал. В честь знаменитой ученой.
А я опять:
-- Почему?
И мама начинает снова и снова рассказывать об ученой, в честь которой меня назвали. А я твержу:
-- Почему?
Других слов ведь пока не выучила.
И только когда выросла, стала взрослой и мне исполнилось пять лет, мне подарили Федю. На все мои "почему?" у него есть ответ. Почти на все. Поэтому когда он чего-то не знает, я все равно спрашиваю:
-- Почему ты не знаешь?
Такая вот я Почемучкина.
Как я ловила космонавтиков
Когда я была еще совсем маленькой, то думала, что в ракете живут маленькие космонавтики.
Ракета -- как настоящая. Очень похожая на те, которые летают в космос. На Луну, на другие планеты.
Она стоит на полке рядом со столом, за которым работает мама. И мне казалось, что когда мама там сидит за вычислителем, космонавтики за ней подглядывают. Точно так же, как я. Накроюсь одеялом с головой, сделаю дырочку и смотрю.
Космонавтикам одеялом не надо покрываться. Они могут подглядывать сквозь иллюминаторы. Стекло в иллюминаторах темное, не заглянешь. А изнутри все должно быть видно.
И мне очень хотелось с ними поиграть. Мне и с ракетой хотелось поиграть, но мама строго-настрого запретила ее трогать. Я расплакалась, но это не помогло. Вообще-то, я никогда не плачу. Только если мне очень-очень чего-то хочется. Но мама все равно сказала, что ракета -- не игрушка. Она сказала, что это -- память об одном человеке. А я ее могу сломать.
Космонавтики должны любить сладкое. Поэтому я тайком оставляла рядом с ракетой кусочки шоколадок, которые приносила мне мама. А сама забиралась в кровать, накрывалась с головой и делала вид, что сплю. Только я не спала, а наблюдала в дырочку. Ждала, когда откроется люк, и оттуда выпрыгнут космонавтики. Они должны быть в таких же крошечных скафандрах. Конечно, на Земле скафандры им не очень нужны. Но они же -- космонавтики. Поэтому должны носить их не снимая. Для тренировки.
Федя говорил, что никаких космонавтиков в ракете нет. Я пыталась приспособить Федю ловить космонавтиков, но он отключался еще раньше, чем засыпала я. Такой у него режим, говорила мама. И у меня должен быть режим, говорила она мне, когда замечала, что я не сплю, а смотрю в щелочку. Она думала, я на нее смотрю, а я не говорила, что на космонавтиков.
И я все-таки их увидела! Мама заснула прямо за столом. У нее часто так бывает. А в это время люк ракеты распахнулся, и оттуда по выдвижной лесенке спустились крошечные космонавтики в белых скафандрах. Их было трое. Они подошли к оставленной мною конфете, подхватили ее и потащили к ракете. Тащить было трудно. Конфета выскальзывала у них из рук. Мне захотелось встать и помочь. Но я не хотела их испугать. Им, наверное, надоело питаться из тюбиков. Конфета -- другое дело.
Но самое трудное для них оказалось затащить конфету по лесенке. К тому же она начала таять, и они перепачкались в шоколаде. Но все же у них получилось. Конфета скрылась в люке, лесенка поднялась, люк захлопнулся. И только крошечные следы остались на столе. Шоколадные следы.
Как я стала Президентом
Мне очень хотелось в школу. Но Федя сказал, что в школу берут только с шести лет. А с пяти лет в школу не берут. И даже с четырех. Так полагается.
-- Почему?
-- Такой закон, -- сказал Федя.
-- Плохой закон, -- сказала я. -- Нужно придумать другой закон.
И я стала думать. Придумалось мне вот что: сделать такой закон, чтобы в школу ходили с любого возраста. Если кто-то хочет, пусть идет с семи лет. А если кому-то не терпится, как мне, то можно и с пяти. По-моему, хороший закон получится.
Но тут опять Федя вмешался.
-- Закон должен быть принят, -- сказал он. -- Его нужно вынести на голосование. Люди должны его прочитать и согласиться с ним или не согласиться.
Вечером я спросила у мамы:
-- А как принимают новые законы?
Про свой закон я промолчала. Я ведь понимала, что если пойду в школу, то придется переехать. У нас, на Земле Санникова, школ нет. Ради одного ребенка вряд ли будут новую школу открывать. А мама и так грустная, я же вижу. И тут еще мне уезжать!
Мама не удивилась. О чем я только ее не спрашивала.
-- Вот смотри, -- она показала на вычислитель. -- Каждый человек у нас в стране имеет право голосовать за любой закон. Законы разрабатывают специальные люди, но могут придумать закон и любая коммуна.
-- Даже наша? -- спросила я.
-- Даже наша, хотя она у нас очень маленькая. Вот смотри, я набираю свой личный номер и попадаю в свод законов, стоящих на голосовании. И теперь могу по любому из законов сделать предложения или проголосовать за его принятие или отклонение. Как депутат нашей коммуны могу предложить какой-то свой закон. Понятно?
Я посмотрела на экран вычислителя и сказала, что понятно. И сделала вид, будто мне не очень интересно. На самом деле я кое-что придумала.
На следующий день мне, конечно же, попало. А ведь Федя предупреждал.
-- Ну-ка, иди сюда, -- поманила мама. -- Это что такое?
-- Закон, -- говорю. -- О том, что в школу можно с любого возраста идти.
-- Как же ты его сюда внесла? -- удивилась мама. -- У тебя ведь и кода доступа нет.
-- Я запомнила твой, -- шмыгнула носом жалостливо. -- А напечатать Федя помог через голосовой набор.
-- Ой-ой-ой, -- сказала мама. -- Хулиганка ты, Софья Почемучкина. Зря я стенки около твоей кровати листами из старого учебника обклеила. И папа с подарком поторопился. Рано тебе с Федей общаться.
Я сильнее зашмыгала. Я же понимаю, что мама не сердится. Она не сердлявая.
-- Ладно, -- говорит, -- иди спи, Президент. А то мне еще извинения писать надо, да код доступа другой получить. А со школой... со школой потерпи немножко.
Как я ходила на океан
Федя всегда говорил:
-- Выходить из купола нельзя.
И мама говорила:
-- Не выходи из купола, простудишься. И всегда включай на курточке электроподогрев.
Но я не люблю этот подогрев. Будто тебя в одеяло закутали. Колючее. Все тело чешется. И в куполе не люблю сидеть. Потому что плохо видно океан. Внутри тепло и зелень -- кусты, деревья, трава.
Но снаружи -- интереснее. Федя говорит, там одни камни. Земля Санникова недавно из океана поднялась, растений на ней нет. Но меня не растения интересуют. Однажды я видела белого медведя. Он прошел рядом с куполом. Повернул к нам с Федей голову и принюхался. А потом дальше пошел. К океану.
На входе в купол -- дверь. Шлюзом называется. Чтобы выйти, нужно набрать нужные цифры. Но я с цифрами дружу. Я знаю, что нужно нажимать. Я видела, когда мама брала меня в обсерваторию. Поэтому я сделала так, как делала мама, и шлюз открылся.
-- Туда нельзя, -- сказал Федя.
-- Ну и не ходи, -- сказала я. Просто так сказала, потому что знала -- он все равно за мной пойдет. Как привязанный. Потому что должен идти.
На тропинке среди камней стоял указатель.
Обсерватория -- 1 км.
Океан -- 500 м.
Москва -- 10 000 км.
В обсерваторию мне не нужно. Я там была. Вон белые купола светятся, будто шарики от пинг-понга разбросаны. Отсюда они маленькими кажутся, а на самом деле -- огромные. Еще дальше -- такой же огромный купол абэвэгэдэйкиных. Из него длинная дорога прямо в океан тянется. Там корабли стоят. И подводные лодки.
До берега совсем недолго оказалось. Только холодно. Я прибавляла, прибавляла подогрев, но ветер под куртку забирался и кусал. Но я терпела. По сторонам смотрела. Вдруг медведь опять покажется? Нет, я медведя не боялась. Со мной ведь Федя был.
На берегу оказалось много интересного. Но самое интересное -- корабли. Вереницы кораблей.
-- Северный морской путь, -- сказал Федя. Будто я сама не знала. Но у него привычка такая -- все объяснять. -- Глобальное потепление позволяет использовать этот путь круглый год. Раньше навигация длилась всего лишь несколько месяцев.
Мы стояли и смотрели на корабли. Они плыли далеко от нас, но было понятно -- какие они огромные. Много кораблей. Я даже про холод забыла.
Потом я набрала красивых камешков, и мы пошли домой в купол.
Медведя так и не увидели.
Как меня лечили
Мама потрогала мой лоб:
-- Ты заболела!
Горло драло, из носа текло. И было очень холодно. Я прижимала к себе Федю, но не могла согреться.
-- Где ты простудилась? -- спросила мама. Но я ничего не сказала. Ведь пришлось бы сказать, что мы ходили на берег. Без разрешения.
Нет ничего противнее горячего молока с медом. И горчичников. А потом пришел врач и стал кричать:
-- Разве так можно! Запустили ребенка! У нее воспаление легких!
А мама сказала:
-- Не надо кричать. Надо лечить, -- и заплакала.
А врач опять сказал:
-- Вызывайте врача из абэвэгэдэйки. У них должны быть нужные антибиотики.
Я хотела спросить что такое антибиотики, но не смогла. Тоже хотелось плакать. Мама и так плакала и гладила меня по щеке. Поэтому я сдержалась. Только сказала, что мне стало очень жарко. А потом -- очень холодно.
А потом пришел другой врач с большим чемоданом. В чемодане какой-то прибор с лампочками. И проводки. На концах проводков -- шарики, которые врач прикладывал ко мне. Шарики щипались. А врач приговаривал:
-- Хорошо... хорошо... хорошо...
А мама стояла рядом с врачом и держала кружку с горячим молоком и медом. Но врач сказал:
-- Мед и горчичники -- устаревшие народные средства. А мой диагност подтверждает диагноз вашего поселкового врача.
-- Неужели у военных нет лекарств? -- спросила мама.
-- Не волнуйтесь, товарищ, -- строго сказал врач. -- У военных есть все, но для детей это не подойдет. Я свяжусь с Новосибирскими островами, они пришлют лекарство.
-- Погода нелетная, -- опять заплакала мама. И я заплакала.
-- И на море шторм, -- сказал врач. -- Но не переживайте. Арктическая боевая войсковая группа не оставит ребенка в беде. Что-нибудь придумаем. Лекарство будет через два часа.
Врач сидел рядом и рассказывал мне сказки. И мама сидела рядом и говорила:
-- Она у нас взрослая, сказки ей неинтересны.
-- Товарищ, -- строго сказал врач, -- сказки интересны всем.
А потом в дверь постучали, и вошел человек в черной форме и пилотке. И с чемоданчиком.
-- Здравствуй, Петров, -- сказал врач.
-- Здравствуй, Иванов, -- сказал Петров. -- Доставил все, что просил. А кто у нас больной?
-- Я больная, -- сказала я.
А врач Петров открыл чемоданчик, достал шприц и сделал укол. Не больно. Просто приложил к плечу трубку, и мне сразу стало легче.
-- Как вы быстро, -- сказала мама.
-- Скоростная подводная лодка, -- сказал Петров. -- Шли на максимальной скорости под водой. Наверное, рекорд поставили. Больше не болейте.
Я хотела сказать, что больше не буду болеть, но не успела. Заснула.
Как мы поехали путешествовать
-- Ребенку нужны фрукты, -- сказал Валя. Валя работает вместе с мамой в обсерватории. Он большой и толстый. И я ни разу не видела, чтобы он ел фрукты. Обычно он ест хлеб с колбасой. Но пока я болела, он приносил мне апельсины. И яблоки. Суб-ли-ми-ро-ван-ные. Вот какое длинное слово. Федя объяснил, что их такими делают специально. Чтобы больше к нам привезти. Яблоко вроде маленькое, сморщенное, но пакет разорвешь, и оно становится большим.
-- Ребенку нужно солнце, -- сказал Валя, когда я совсем стала здоровой. Но мама меня из дома не выпускала.
-- Мы ходим на облучение, -- сказала мама. -- Вчера ходили. И завтра пойдем.
Облучение -- это когда заводят в комнату, раздевают до трусиков, заставляют надевать темные очки и включают специальную лампу. От лампы плохо пахнет, но от нее другая польза. В организме витамины вырабатываются.
-- Сублимированные фрукты, облучение, -- хмыкнул Валя. -- Ребенку нужны настоящие фрукты и настоящее солнце. Отправлю я вас в отпуск. Тем более и повод есть.
-- Я не поеду в отпуск, -- сказала мама. -- У меня программа исследований полетит. Сам знаешь.
-- Пойдешь как миленькая, -- сказал Валя. -- Ребенку нужно не только здоровье. Ребенку нужны новые впечатления. А что он тут на острове видит? Даже белых медведей не видит.
Я хотела сказать, что белого медведя я видела. Но промолчала. Чтобы маму не расстраивать.
-- У нее есть Федя, -- сказала мама.
-- А еще у нее есть папа, -- сказал Валя.
-- Перестань, -- сказала мама.
Но все же Валя маму уговорил. И вечером она сказала:
-- Мы едем в отпуск.
-- Ура! -- закричала я. -- И Федю в отпуск возьмем?
Мама посмотрела на Федю.
-- Не оставлять же его здесь, -- сказала мама. И стала собирать чемодан. А я стала собирать рюкзак.
Как мы сели на дирижабль
Когда мы все собрали, мама надела на Федю ошейник и дала мне поводок.
-- Зачем ошейник? -- спросила я. Феде ошейник не понравился.
-- Мы полетим на дирижабле, -- сказала мама. -- Он может испугать пассажиров.
-- Я никого не буду пугать, -- сказал Федя, но мама сказала, что наденет еще и намордник, и нам пришлось согласиться на ошейник.
-- Готовы? -- спросил Валя. -- Тогда поехали. Места для вас я заказал. Полетите с демобилизованными.
-- А кто такие -- демобилизованные? -- спросила я.
Оказалось, что это -- солдаты, которые отслужили на нашем острове и теперь возвращаются домой.
-- Значит, мы тоже демобилизованные, -- сказала я, и Валя рассмеялся.
-- Софья зрит в корень! -- крикнул он, и мы поехали.
Мы ехали на вездеходе на воздушной подушке. У нас на острове дорог нет. Я не очень люблю на таких вездеходах ездить. Меня укачивает. Но мы ведь ехали в отпуск. Поэтому можно и потерпеть.
-- Смотри! Смотри! -- опять крикнул Валя. -- Наша обсерватория!
А потом он закричал:
-- Смотри! Смотри! Причал!
Около причала стояла большая подводная лодка. Я подумала, что это та, на которой приплывал доктор Петров и стала махать рукой. Вдруг он меня увидит?
Но Валя опять закричал:
-- Новый стратег швартуется! Первый раз такие вижу!
А потом мы остановились перед воротами. К нам подошел офицер.
-- Куда направляетесь, товарищи? -- строго спросил он.
-- В отпуск! -- крикнула я. Но так как двигатель выключили, то получилось очень громко. Не надо было кричать.
-- В отпуск -- это хорошо, -- сказал офицер. -- Ваши документы, товарищи.
-- Будто в лицо нас не знаете, -- обиженно сказал Валя и протянул ему карточку.
-- В лицо знаем, товарищ директор САО, а так полагается при спецрежиме.
-- А что такое спецрежим? -- спросила я. А мама меня ущипнула.
-- Это когда у нас стратегический ракетоносец швартуется, -- сказал Валя. -- Так, товарищ офицер?
-- Проезжайте, -- сказал офицер. И ничего не ответил Вале. Потому что -- военная тайна. Так мне Федя объяснил.
А потом мы выехали на ровное поле, и мама сказала:
-- Вот и аэродром.
Валя сказал:
-- Вот ваш дирижабль.
-- Где? Где? -- закричала я, а потом увидела.
Он похож на огромное белое облако. Внизу у облака прикреплена кабина с множеством круглых окошек.
-- Новая серия, -- сказал Валя. -- Полетите с комфортом. С реактивными движителями.
-- На самолете было бы быстрее, -- сказала мама.
-- Зато весь Севморпуть как на ладони, -- сказал Валя. -- Софье понравится. Так, Софья?
-- Так, -- сказала я. Мне уже сейчас нравилось. И не терпелось забраться в кабину дирижабля.
Валя помог вытащить наши вещи. Мы встали в конец очереди. Мама вежливо спросила:
-- Вы крайний?
Солдат в форме ответил:
-- Да.
-- Тогда мы за вами будем, -- сказала мама.
Но солдат сказал:
-- Проходите вперед, товарищи. Мы вас пропустим.
Мама не соглашалась, но вокруг нас собрались остальные солдаты и стали наперебой уговаривать пройти и сесть в дирижабль без очереди. Потому что мама с ребенком, то есть со мной. И еще с Федей.
Когда маму все же уговорили, мы подошли к лесенке. Там стояла строгая тетя в синей форме.
-- Ваш билет, пожалуйста, -- сказала она.
-- Корзина, картина, картонка и маленькая собачонка, -- сказал Валя.
-- Собака привита? -- спросила тетя.
-- А что такое привита? -- спросила я Федю.
-- У вас девочка с собакой разговаривает, -- сказала тетя.
-- Это не собака, -- засмеялась мама. И протянула тете какие-то бумаги.
-- Добро пожаловать на борт, -- отдала нам честь тетя.
И мы поднялись по лесенке. Внутри нас встретила еще одна тетя в форме и проводила к нашим местам. Кресла были такими большими, что я залезла с ногами.
-- Если девочка захочет спать, то можно разложить в кровать, -- сказала тетя. -- Одеяло и подушку я вам принесу.
-- Я не захочу спать, -- сказала я. -- Еще чего! Я буду смотреть в окно!
-- В иллюминатор, -- поправил Федя. -- И это не тетя, а бортпроводник. На самолетах их называют стюардессами, а на дирижаблях -- бортпроводниками.
-- Устроились? -- сказал Валя. -- Ну, тогда я пошел. Счастливого полета!
Он помахал нам рукой и уехал.
Скоро мы полетели.
Как мы летели на дирижабле
Я смотрела в окно, которое называлось иллюминатором. Наш остров стал совсем крошечным, а потом все закрыли облака. Мне стало скучно, я пошла гулять.
-- Ты куда? -- спросила мама.
-- Гулять, -- сказала я. -- Можно?
-- Только осторожно, -- сказала мама.
И я пошла. Много мест было свободных, садись где хочешь. В других сидели солдаты. Демобилизованные.
-- Куда вы летите? -- спросила я у них.
-- Наша служба закончилась, -- сказал солдат. -- Теперь мы все летим домой.
-- А где ваш дом? -- спросила я.
-- У меня в Твери, -- сказал солдат. -- Я теперь поступлю в университет и буду учиться на учителя математики.
-- А у меня -- в Алма-Ате, -- сказал другой солдат. -- Я тоже поступлю в университет и буду учиться на агронома. У нас знаешь какая целина?
-- Не знаю, -- сказала я.
-- Приезжай, увидишь, -- сказал солдат из Алма-Аты.
Третий солдат ткнул пальцем в иллюминатор:
-- Смотрите! Грузовой тримаран!
И все стали смотреть. И меня пустили посмотреть. Облака немного разошлись, стало видно море, и крошечный кораблик, похожий на букву Ж. За ним тянулась тонкая белая линия.
-- Я на таком хочу плавать, -- сказал солдат. -- Буду поступать в Мурманское судоходное училище. Знаешь, какая у него скорость?
-- Не знаю, -- сказала я. А Феди рядом не было. Поэтому спросить я не могла.
-- Большая! -- солдат головой покрутил.
А внизу появилось много крошечных кораблей. Они двигались в противоположные стороны. А потом показалась земля.
-- Ой, какая девочка! -- сказала девушка в форме. -- Пойдем к нам! Мы тебя угостим.
Девушки тоже были демобилизованными. Но в иллюминатор они не смотрели. Они смотрели в зеркальца и красились. Мама никогда не красилась. А девушки красились, и мне было интересно на них смотреть.
-- Как же я соскучилась по макияжу, -- сказала девушка, что привела меня к их столику. -- Два года без помады!
Другая засмеялась:
-- Ты же сама нам запрещала краситься, товарищ старший сержант!
-- По уставу не положено, -- сказала старший сержант. -- Вот ты, девочка, красишься?
-- Нет, -- сказала я. -- Мама говорит, я и так красивая.
И девушки стали смеяться.
Как я вступила в общество чистых тарелок
Я смотрела как девушки красились, а потом меня нашла мама и отвела на наше место. Там ждал дядя в белой форме, перед ним стоял ящик на колесиках.
-- Что будете кушать? -- спросил дядя.
-- Мороженое, -- сказала я.
-- Куриный суп и макароны с котлетой, -- сказала мама. -- Мороженое дают только тем, кто все съест. Правильно, товарищ стюард?
Товарищ стюард сказал:
-- Точно так, уважаемые пассажиры. По строгому распоряжению капитана нашего судна десерт полагается только членам общества чистых тарелок.
-- А что это за общество такое? -- спросила я.
-- Как! -- всплеснул руками товарищ стюард. -- Вы даже не слышали о таком обществе? Его основал Владимир Ильич Ленин специально для девочек и мальчиков Советского Союза. Только тот, кто все съедает со своих тарелок, имеет право вступить в него.
-- Мама, и ты была членом общества чистых тарелок? -- спросила я.
-- Я и сейчас в нем состою, -- сказала мама. -- Давай, ешь. Спасибо вам, товарищ стюард.
-- Когда все съешь, я приду и проверю, а потом напишешь заявление на вступление в общество, -- товарищ стюард подмигнул.
Вообще-то, я суп не люблю. Поэтому я даже на тарелку не смотрела. Смотрела в окно, на воду, чтобы не видеть, как много еще супа осталось.
