Лето. Жужжит муха. Села на кожу. Хлопаю по руке. Муха отлетает и снова садится. Снова хлопаю по руке. Муха снова отлетает и снова садится. Некоторое время воюю с мухой без надежды на успех. Думаю, как бы её прикончить, и ничего не могу придумать. Иду в комнату и лезу под кровать. Здесь прохладно, темно и нет мух.
Оба моих брака не по любви, а по сексу. В первый раз женился на дуре, во второй раз - на умной. Разница между умной и дурой в том, что умная пытается себя сдерживать, потому что ум - это страх, это чувствительность к воздействиям и стремление избегать их.
То, что у дуры на языке, у умной в голове. И вот она сдерживает, сдерживает то,
что в ней крутится, и в какой-то момент всё это у неё прорывается наружу подобно
атомному взрыву, "испепеляя всё вокруг".
-Пойдём сходим в кино.
-Чего я там забыл?
-Новый фильм, девочки хвалили.
-Ну, и иди с девочками. -Чего это я пойду с девочками. Что
я, безмужняя какая-нибудь?!
О, господи, и в выходные покоя нет. Только что так удобно устроился под
кроватью, только что с таким удовольствием поплыл в сон. Это - всё, будет теперь до вечера зудеть. Делать нечего, лениво одеваюсь и выходим. Она берет под руку: "Марья Ивановна и Наталья Семеновна подлые необыкновенно. Как же, нашлись хозяйки. Получили спирт, между собой разделили, а меня как будто не существует..."- я иду, стараясь не слушать. Это у неё какое-то бесконечное замыкание. Сейчас, со мной, она, чтобы не говорить всё то, что она обо мне думает, она выливает на меня всё то, что она думает о других.
С другими она выливает всё то, что думает обо мне. А думает она обо мне, как и
обо всём и обо всех на свете, нехорошо.
Занимаем места в кинозале. Она продолжает увлеченно жужжать под ухом: "Сыну у неё 14 лет, и он сбежал. Она всех его друзей обзвонила, никто не говорит, где он. А я думаю: да от тебя кто хочешь сбежит..." Я чувствую, как во мне поднимается бешенство. Мне хочется ударить её и бить, бить, только бы не слышать этого бесконечного зудения в ухо. "Что-то мне здесь неудобно, пойду пересяду"-
говорю я и поднимаюсь. Она осекается, словно задохнувшись, и атомная бомба взрывается: "Иди, иди" - говорит она
тоном, в котором открытая бесконечная ненависть бесконечно оскорбляемой мной
женщины, и я представляю, какие мысли сейчас крутятся в её голове и какие чувства сейчас она испытывает. Я прохожу
по ряду и сажусь на свободное место. Начинается фильм. Я не смотрю на экран и
пребываю в состоянии, которое называется прострацией, и пытаюсь придти в себя.
Неожиданно справа от меня садится девушка. Её рука касается моей и пожимает. Это
моя студентка с юрфака. Она похожа на кошку, которая гуляет сама по себе. Её
рука лезет в открытый ворот моей рубашки и там успокаивается. Я испытываю от её
присутствия покой. Минут через двадцать она исчезает. Я вижу её впереди, со
студентами, и слышу их переговоры по поводу зачетов. Я хочу её приревновать, и
думаю: "Что за глупости. Скажи ей спасибо за то чувство любви, которое ты
на короткое время испытал благодаря ей." Кажется, я окончательно прихожу в себя. Неожиданно мне
приходит в голову одна мысль, над которой я уже давно бьюсь, и при всей
очевидности её решения мой инстинкт её не принимает. Речь идет о связи между
признаками и свойствами объектов в приложении к рефлексам. Я всегда исходил из
объективного постулата, что в рефлексе так или иначе выражается
вероятностный характер связи между ними. Это объективно, и иначе это быть не
может. Существует частота проявления связи в осуществляемых опытах, и она-то и
отражается в рефлексе. И на этом я застрял. Колмогоров говорил, что существует
тонкий слой между тривиальностью и необычностью, и вот в этом слое как раз и делаются открытия. Моя точка зрения - это, конечно, тривиальность. И вдруг ко мне приходит мысль: вероятность нами придумывается. Изначально мы ничего не знаем о вероятности.
И мы её не отражаем. Мы просто предполагаем, придумываем, что она такая-то, и на основе этого предположения действуем.
Вначале есть не реальность, а мысль о реальности. И, конечно, наше предположение чем-то обусловлено. Мы находимся внутри всего этого, а это значит, что мы выступаем в качестве природного фактора. Всё это принадлежит инстинктивно-рефлекторной сфере, и на чем рефлекс установится, на какого рода субъективности, так человек и будет себя вести, и будет видеть то, что он и может видеть с этих субъективных позиций. И тогда объективность со всеми её объективными закономерностями уходит в сторону, и в качестве природного фактора выступает "невменяемая объективностью" субъективность, которая исходит из себя и видит во всём только себя. Законом субъективности относительно внешней среды является субъективность. А это означает, что субъективность есть такая же точно машина, как и другие машины. Субъективность - это род машины.
И тут же следующая мысль. Обычно мы пользуемся понятиями, которые понимаем объективно, а не субъективно; по сути дела понятия, которыми мы пользуемся, есть сложные образования, состоящие из множества частей, и то, что мы знаем на самом деле - это объективные части понятия и то, как они связаны между собой. Целого, образованного частями, мы не понимаем, этого нет в нас. Хотя мы и употребляем соответствующее понятие
целого. Это для меня относилось к понятию "кибернетика". Я произносил слова, но смысла их не понимал. Всё это у меня происходило на механическом уровне. У меня не было соответствующей идеи. И вот я понял: кибернетика - это наука об обратных связях. Можно говорить об обратных связях в машинах, в биологии, социологии, исходя из их объективного характера. Но это всё - механицизм, в котором теряется смысл обратной связи. И я подумал: не случайно и совершенно справедливо в своё время в СССР кибернетику рассматривали в качестве буржуазной науки. Инстинкт советских идеологов совершенно справедливо подсказал им, что за идеей обратной связи стоит идея бога, и именно потому, что в качестве исходного пункта берется обратная, а не прямая связь. А какую функцию выполняет обратная связь? - функцию целесообразности. А понятие цели не может принадлежать природе, рассматриваемой с механистических позиций.
Цель - вещь субъективная, ищущая средства для своей реализации. А
если мы берем
человека со всей его субъективностью, то можно ли допустить, что на нём
заканчивается вся субъективность природы?! Не является ли природа как целое
единством субъективного и механистического? Особенность вся здесь заключается в
том, от чего к чему мы идём. Мы идем от субъективности к объективности, и в
результате приходим к машинам, в которых реализованы идеи субъективности, к
машинам, в которых есть только объективная сторона. Но при этом забывают о том,
что не существует машин самих по себе, что они - часть человеческой цивилизации
и в этом смысле человеческой субъективности, а это как раз и означает, что сама
по себе человеческая субъективность - есть объективный природный фактор.
Колмогоров писал: "Я принадлежу к тем крайне отчаянным кибернетикам, которые не видят никаких принципиальных ограничений в кибернетическом подходе к проблеме жизни и полагают, что можно анализировать жизнь во всей её полноте, в том числе и человеческое сознание, методами кибернетики. Продвижение в понимании механизма высшей нервной деятельности, включая и высшие проявления человеческого творчества, по-моему, ничего не убавляет в ценности и красоте творческих достижений человека.
" И это связано с тем, что субъективное реализует себя в объективном, и, будучи реализовано в объективном, будучи отражением субъективного, оно приобретает автономное, материальное и как будто независимое от субъективного существование. Но в реальности это - не так. За ним всегда стоит человек как
определяющая часть системы. Человек, поляризуясь относительно результатов своей деятельности, начинает рассматривать их как объективный природный, от него независящий и даже над ним стоящий фактор, который может его уничтожить.
Уничтожить человека этот фактор действительно может, но только при помощи опять-таки человека. Но если человек - часть природы, то природа есть единство механического и субъективного со всеми возможными переходами между ними, и в этом смысле субъективность природы на многие порядки мощнее субъективности человека. Но человек не видит собственную субъективность, являясь её персонификацией, и тем более он не может видеть субъективность природы. В общем, всё это, конечно, шутка, и кроме субъективности человека мы не знаем другой субъективности.
Однако, во всяком случае относительно живой природы вообще и человека в частности мы не
можем не принять существования того или иного уровня субъективности. Говорить же
о том, что природа в целом обладает сознанием, вещь довольно бесполезная,
поскольку если сознание - это непосредственный информационный обмен, то
сознание должно обладать языком, но если даже сознание природы обладает языком,
то языка этого мы не знаем, и общаться с природой на уровне сознания не можем . Так что не о чем тут и говорить.
В зале загорелся свет, что подсказало мне, что фильм кончился. Я посмотрел в сторону, где оставил жену. Её не было видно. Наверное, раньше ушла. Я выходил из зала, а прерванная окончанием фильма, который я так и не увидел, мысль по инерции продолжала работать, уцепившись на этот раз за направление процесса. Значит, и при логическом отрицании мы имеем направление. Если мы говорим, что А отрицается, и получается в результате не-А, то если мы в систему отрицаний введем категорию времени, то мы получим два возможных движения: либо движение в будущее, либо движение в прошлое. Если это - движение в прошлое, то отрицание А, давая не-А, требует второго отрицания, и мы получаем то А
из прошлого, из которого получено А настоящее. Мы, следовательно, отрицали А настоящее ради прошлого. Если же мы отрицаем А настоящее ради будущего, то второе отрицание даст нам уже другое А, которое будет соответствовать будущему.
Но само по себе двойное отрицание - это всего лишь двойное отрицание, это по форме то же самое А. Что из этого следует? Из этого следует, что не существует одно - однозначного отношения между формой и содержанием. Что одна и та же форма способна перерабатывать последовательность содержаний, да, пожалуй, и самые многоразличные содержания. Что такое родовое понятие, как не форма. Возьмём форму "человек". Человека вообще не существует, есть определенный единичный конкретный человек - Иван, Пётр, Сидор. Вне категории времени Иван тождественен самому себе. Значит, мы имеем противоположность родового и единичного, противоположность множества и его элемента,
и вне категории времени особенное, характеризующее отношение общего и
единичного, постоянно. Если человек (родовое понятие, множество элементов) есть Иван (элемент множества), то введением категории времени относительно этого элемента получаем последовательности
особенных: отрицание А даёт не-А, отрицание не-А даёт А. Человек, окончивший школу, перестает быть школьником, он лишается соответствующего предиката, отрицание предиката порождает отрицание отрицания, получаем: человек является рабочим.
И отсюда следует, что логическое двойное отрицание есть форма, перерабатывающая
предикаты во времени, порождающая всё новые и новые содержания.
Я выходил из кинотеатра. Стайка студентов, пробегая мимо, весело то ли поприветствовала, то ли попрощалась со мной. На площади, в стороне, стояла жена. Губы её были надуты, но, видимо, утомленная отрицательными эмоциями, она решила отдохнуть от них. Увидев меня, она заспешила ко мне, взяла под руку и прижалась. Я подумал о студентке, рука которой успокоилась у меня на груди.
"А ведь это тоже муха,- неожиданно для себя подумал я о ней.- Прилетела на сладкое, попила нектара, и улетела". И тут же подумал: ну, насчет нектара - это сложно, потому что нектар этот мой был явно отрицательный. Так, значит, он её и привлек, он ей и нужен был. Она выпила отрицательность во мне, и когда я пришел в себя, отрицательности во мне уже не было, пить было нечего, и она удалилась.
Так, значит, человеку нужно не только, и, может быть, даже не столько
сладенькое, сколько горькое и солёное".
Дело шло к вечеру. Наступало время предвечернего затишья.
Что же получается? Если, скажем, ты находишься в
положительном состоянии, то у близкого тебе человека оно вызывает в нём
раздражение, требующее своего удовлетворения. Ему нужно уничтожить его и
получить от этого удовольствие, переведя тебя из положительного состояния в
отрицательное. И наоборот, если ты находишься в отрицательном состоянии, это вызывает
в нём
противоположную реакцию, которая направлена на то, чтобы перевести тебя в
положительное состояние. Значит, если у тебя положительное состояние, и ты
сопротивляешься его переводу в отрицательное, то это должно вызывать еще большую
агрессию по отношению к тебе, если же ты немедленно переходишь в отрицательное
состояние, то это вызывает противоположную реакцию. Но если при этом агрессия
еще не удовлетворена, то противоположная реакция вместо переключения на неё
вызывает усиление агрессии.
Я подумал:"Что это такое, как всё это называется?" Я вспомнил, как одна, ну, очень умная дама, у которой всё было четко расписано, что можно делать в постели и чего нельзя, сказала: "Ты - извращенец. Ты испортишь меня" И я подумал: "А ведь эти мои действия были по сути своей совершенно то же самое,
хотя и с противоположной их чувственной в своей основе стороне - со
стороны психологической, во что с такой страстью впадает моя супруга. И
это есть не что иное, как удовольствие от выпадения из сознания и впадения в
бессознательное.
Так, выходит, и эта муха, от которой я прятался под кроватью, тоже липла ко мне
ради выпадения её из её мушиного сознания. И потому никак не хотела от меня
отстать. И я рассмеялся. "Ты что?"- спросила жена. "Так" - сказал я. Жена тесней
прижалась ко мне.