Вплоть до ночи он ел неумело и жадно,
Клал сардинки на хлеба ржаного ломоть.
Не было никому из наших отрадно,
Что он с нами насыщает по-звериному плоть.

Как пилюли, проглатывал ядра орехов,
Отказался в спирт добавлять воды.
С опасеньем поглядывал, жертва арестов,
В сторону тёмной горной гряды.

Как листы, дрожали вялые руки.
Я спросил, почему он так мертвенно бледен.
Он ответил, скрывается четвёртые сутки.
Донор, друг его, был убит и съеден.

Он боится тех свирепых отморозков,
Что подбили бежать из зоны.
В форме - распознать в них зеков не просто,
На плечах армейские погоны.

Я спросил про запёкшуюся рану,
Что чернела на груди сквозь рубашку.
Ухмыльнулся, что принять хочет ванну,
Отдохнёт и расскажет за водочки чашку.

Ночью беглый метался в бреду,
Завывал, словно раненный волк.
Наши грешные души взлетят на звезду!
Утром беглый навечно умолк!