Вадиму Кисляку

Давно примерил я обнову.
Но всё-равно она "с куста",
когда впечатывают слово
в лоб типографского листа. 
Давайте выпьем, -
Петя, Маша, Света, -
просите!
Я не буду ничего просить.
Мой стих берёт одна газета.
Мой дождик начинает моросить.
Мой стих,
        мой стих,
                   мой голубок почтовый,
мой паровозик с огненной трубой,
мой юный стих с мешком пудовым
на худенькой спине дугой.
Мой стих, 
          моё родное и щемящее,
мой салабон с рублём в руке,
мой стих
        болит по-настоящему,
как-будто сын мой вдалеке.
И я тянусь к стиху, как к сыну,
кудряшки строчек теребя:
"Сынок,
я сам куплю себе машину,
не нагружай ты так себя!..
Гуляй по городу Воронежу,
кружись, как мелкие клочки..."
Но вот в газету строчки вложены,
как глазки, ножки, кулачки!
О, белы рученьки мои!
Бесхитростные карты.
Так белые цветы земли
видны под грязной 
             рубашонкой марта!
Но я приеду, помогу -
молоть муку или цементом шлёпать,  -
я буду грязным на снегу,
я буду... хитрой попой.
Как хорошо,
              что я чужой.
И в ожидании - смешной.
Я не был никогда в Воронеже.
(И буду ли? Хотел бы быть!)
Но и сейчас 
            цветком 
                      ухоженным
могу все розы перепить!