Солнце только начало нагревать утрамбованный песок крепостного двора, когда на него вывели четверых мужчин. Их одежду составляли летние костюмы и брюки, измятые, порванные и испачканные. Каблуки их ботинок были отодраны. Волосы были грязные, небритые лица были изнурены заключением, голодом и жаждой. Всех четверых явно били. Конвоир остановил их и сказал что-то по-испански солдату, стоявшему посреди двора прямо под палящим солнцем. Заключенные, явно наслаждавшиеся солнцем и удивленно щурившиеся на конвоира, прислушивались к их разговору. Было видно, что они не понимают ни слова испанской речи. Только один из них, высокий мужчина в темном костюме, услышав что-то, слегка покачал головой.
- Derecha - это площадь? - спросил другой, небольшого роста со спутанными курчавыми волосами.
- Derecha - это направо. Plaza - это площадь, - ответил ему второй заключенный в темном костюме.
-Нас казнят?
-Возможно, что нет.
-О чем они говорят?
-Я понимаю немногим больше твоего, - сказал высокий в темном костюме.
-Твой пиджак весь в глине, - вмешивается третий, указывая руками в ржавых наручниках на первого, который немного знал испанский.
-Скоро это будет неважно.
-Не хочешь выглядеть прилично на эшафоте?
-Я все равно не смог бы порядочно почиститься.
-Зачем они держали нас в разных камерах?- снова подал голос низкорослый.
-Может, чтобы мы не смогли бежать... или чтобы нагнетать обстановку...
-Возможно, нас и не казнят - в голосе низкорослого ещё чувствовались остатки надежды.
-Вероятнее всего нас все же казнят, - ответил третий
-Мы ведь иностранцы!- лицо с шапкой спутанных волос исказила гримаса отчаяния. Обt его брови, рассеченные в нескольких местах, изогнулись и на подсохших ранках выступила кровь.
-Им на это плевать. Важно показать, кто здесь главный. Мы ведь "те самые шпионы", - он прямо таки выплюнул это слово на горячий песок.- Да ещё без документов. Если уверены, что мы шпионы, значит, нас можно казнить. Так думает комендант, так и мы бы подумали на его месте.
-Я просто пытался вывезти отсюда свою жену. Она же ждет меня! Она думает, что я её бросил! Проклятая страна! - вдруг закричал низкорослый. Конвоир обернулся и нахмурился. Из двери здания, служившего тюрьмой, вышли ещё двое конвоиров. Первый конвоир что-то им крикнул. Один из двух подошел к курчавому и ударил его прикладом по ноге, а затем, когда тот припал на колено, - несколько раз лениво ударил по лицу. Подождав немного, тычком сапога заставил его подняться на ноги. Заключенные притихли, прислушиваясь к всхлипываниям и судорожному проглатыванию курчавым коротышкой крови, шедшей из носа.
Недолгое молчание снова прервалось.
-Ты служил? - высокий в темном костюме обратился к третьему.
-Мы ведь все служили.
-Я говорю о разведке.
-После армии я подавал документы, проходил собеседования, но меня не приняли - говорю во сне.
-Я слышал, как ты что-то бормотал, задремав в кузове грузовика по дороге сюда, но неразборчиво.
-Иногда я говорю разборчиво.
Четвёртый заключенный молча стоял позади остальных. Казалось, жаркое солнце окончательно выдавило из него остатки сил. У него слегка подгибались ноги и, судя по синякам и ссадинам на его смуглом лице, его били сильнее всех остальных. Он был одет в мешковатый серый костюм и черные ботинки. Его руки были изодраны, на нескольких пальцах не было ногтей. Он поднял глаза и наткнулся на взгляд солдата, наблюдавшего за ним с вышки на углу крепостной стены. Солдат, заметив взгляд осужденного, облизнул пересохшие губы, потянулся к фляге с водой и сделал пару демонстративных глотков. Заключенный опустил глаза на нагревавшийся с каждой минутой песок, его кадык с болью заходил в сухом, будто забитом этим песком, горле.
-Как думаете, нас расстреляют?- Первый заключенный никак не мог успокоиться.
Его куртка была порвана и покрыта глиной, как и у всех. Глина на их одежде на глазах высыхала, отваливаясь кусочками, цветом похожими на сдавленный пальцами мякиш черного хлеба, при каждом движении. Никто не ответил. Походка у всех заключенных была несколько странной, насколько может быть странной походка человека, перенесшего избиения и заключение. При досмотре с их ботинок были срезаны каблуки.
Третий говоривший был полноватый мужчина 40 лет, он единственный был в наручниках и стоял, поддерживая руками свои брюки - подтяжки и ремни у них тоже отобрали.
-Удивительно, почему нам позволяют разговаривать, - удивился он.
-Знают, что бежать нам некуда, да и незачем, - ответил второй
-Все равно странно. Выходят из роли.
В этот момент один из подошедших охранников толкнул третьего в плечо дулом винтовки, но ничего не сказал. Первый конвоир вернулся и что-то негромко сказал замыкающему. Из дверей небольшого домика, примыкавшего к стене крепости, вышел офицер, держа в руках какие-то бумаги. Он шагал поспешно, было видно, что он торопится. Его поспешность отразилась на конвоирах, они явно занервничали, замыкающий толкнул четвертого заключенного в спину и все двинулись вслед за офицером к воротам.
Группа заключенных вышла за ворота старой крепости. Стены крепости были невысокими, представлявшими из себя вал с частоколом и с небольшими площадками и вышкой для часовых. На улице их встретили хмурые взгляды нескольких рабочих, сидящих у вывороченных из дороги булыжников в тени дерева. Они, прислонив кирки и лопаты к дереву, смотрели безо всякого интереса на то, как заключенных цепочкой повели вниз по пыльной улице к небольшой площади. По периметру площади были расположены несколько грязноватых двухэтажных деревянных зданий. Дерево стен казалось белым, краска давно выгорела и отвалилась, обнажив гладкую, словно полированную поверхность досок.
На самой площади около сотни человек стояло перед высоким эшафотом с 4-мя петлями, закреплёнными на толстой перекладине. Людей от края эшафота отделяла шеренга солдат. Рядом с эшафотом стояла машина, длинный черный мерседес, его окна изнутри были затенены занавесками. За мерседесом стоял военный грузовик и рядом с ним двое солдат.
-О Господи, это же виселица! - почти взвизгнул первый заключенный.
Солдат, шедший перед ним, повернулся и замахнулся на него прикладом винтовки. Первый втянул голову в плечи в ожидании удара. Солдат усмехнулся и двинулся вперед, нагоняя офицера, за ним вся цепочка, подгоняемая тремя другими солдатами. Заключенные двигались как во сне, заворожено глядя на людей на площади, на эшафот и на неподвижно висящие петли.
Среди толпы местных на площади стоял мужчина, тридцати пяти лет с крупными узловатыми руками, черными курчавыми волосами и крупным, слегка свернутым на бок носом, в затертых серых штанах и зеленой рубашке, и его сын. Мальчику было около десяти лет, в явно коротких ему брюках, открывавших тонкие лодыжки, линялой клетчатой рубашке и грязных кедах. Мальчик видел, как заключенных вывели их крепости, как солдат вдруг замахнулся на первого в цепочке, и как их вели по улице.
Войдя на площадь, заключенных так же цепочкой завели на эшафот и поставили каждого перед петлёй. Полноватый мужчина, бывший третьим в цепочке, поддерживал закованными руками свои брюки. Это рассмешило нескольких мальчишек в толпе, и они стали показывать на него пальцами, но стоявший рядом пожилой мужчина одернул их.
Когда двое солдат остались стоять по краям эшафота, а двое других спустились вниз, из черного мерседеса вышли два человека: один, высокий и худой, около 50-ти лет, волосы его уже сильно заметно поседели, а черные брови сходились почти в неразделимую полосу. Все местные жители узнали в нем коменданта. Он был одет в военно-полевую форму американского образца без нашивок и знаков отличия. Другой - полный мужчина, почти лысый, с трудом выбиравшийся из машины в сером в тонкую розовую полоску костюме. Когда он следом за своим спутником покинул машину, на его мизинце блеснул золотой перстень, но мальчику не удалось разглядеть то, что на нём было выгравировано.
Эти двое были важными людьми, но мальчик не знал, почему все заискивают перед ними, а солдаты отдают честь.
-Отец, все их боятся потому, что у них красивая машина и чистая одежда?
Мужчина сурово посмотрел на мальчика. Тот слегка втянул голову в плечи, опасаясь оплеухи, но заметив, что отец перевел взгляд на осужденных, пожал плечами, вытянулся и стал смотреть на солдат.
Комендант поднялся на эшафот, солдаты отдали ему честь, а толстяк в костюме остался стоять рядом с автомобилем, вытирая платком мгновенно выступивший на лбу и шее пот. Комендант взял бумаги у конвойного офицера и начал читать приговор громким, хорошо поставленным голосом. Мальчик не слушал его и смотрел, как солдаты во время оглашения стали накидывать петли на шеи заключенным одному за другим.
"Согласно решению военного суда...."
Один из заключенных, небольшого роста со спутанными курчавыми волосами, побледнел, когда на шею ему накинули петлю, вскрикнул, неловко дернулся, будто уворачиваясь от чего-то, его колени подогнулись. Солдат тычком под ребра заставил его стоять ровно...
"...по обвинению в шпионаже, диверсионной и агитационной деятельности..."
Лицо самого спокойного из заключенных, высокого в темном костюме, исказилось яростью, когда петля оказалось у него на шее, однако из его рта не вырвалось ни звука. Он ненавидящим взглядом уставился на коменданта, продолжавшего зачитывать приговор. Третий, продолжая придерживать руками брюки, взглянул на него и что-то тихо сказал.
"...признать виновными..." .
Последний из заключенных улыбнулся разбитыми губами, глядя в спину коменданту. Казалось, он хотел сплюнуть на эшафот, но в горле у него пересохло...
"...через повешение. В связи с условиями угрожаемого положения и обстоятельствами вины осужденных, последнее слово предоставлено не будет".
Комендант повернулся к солдату, стоявшему у рычага.
"Привести приговор в исполнение".
Одно движение - и четыре тела повисли над землёй, казалось, застряв в открывшихся под ними проемах, глядя стеклянными глазами на землю, до которой они так и не дотянулись носками ботинок.
Толстяк у машины усмехнулся и, не дожидаясь коменданта, залез обратно в машину. Офицер отдал команду, и шеренга солдат стала наступать вперед, оттесняя стоящий перед эшафотом народ. Комендант посмотрел на чуть поворачивающиеся в воздухе тела казненных, спустился с эшафота, сказал несколько слов офицеру. Затем он подошел к машине, сказал что-то в приоткрывшееся окно, и быстрым шагом в сопровождении офицера отправился к крепости. Люди попятились и стали расходиться. Мальчик с отцом пошли по улице, уводившей с площади в сторону невысоких бараков рабочих с плантации, деревянных хижин рабочих шахты и палаток крестьян, привезших на продажу в городок скудные результаты непосильного труда на крошечных наделах, выделенных им правительством. Мальчик смотрел под ноги, глядя, как ботинки его отца выбивают фонтанчики пыли из желтой, как заветренный сыр, улицы. Мальчику было скучно и немного неловко из-за того, как вел себя первый заключенный. Потом он обернулся и увидел, как солдат ножом обрезает веревки, с висящими на них телами. На опустевшей уже площади некому было смотреть на тела, как мешок с тряпьем падающие в пыль под эшафотом. Четверо солдат оттащили тела и забросили их в телегу, запряженную мулом. Солдаты из оцепления уже сидели в грузовике, а мерседес с задернутыми занавесками, обогнав мужчину и мальчика, пылил по дороге в сторону унылой прокаленной солнцем горной цепи, раскинувшейся на горизонте. Один из солдат стегнул мула, и тот потянул телегу с телами вверх по улице к воротам крепости. Из лавки на площади вышел старик, босой, в простых штанах и затертой, в полосах соли от пота куртке. В руках у него была кожаная сумка. Он поглядел на телегу с мулом, двигавшийся следом грузовик, затем на пустой эшафот и площадь. Затем закинул сумку, в которой что-то глухо брякнуло, на плечо. Он повернулся в ту сторону, в которой скрылась машина толстяка, и неожиданно твердым пружинящим шагом двинулся по успевшей уже раскалиться дороге следом за уже почти невидным облаком пыли вдалеке.