Вагон раскачивался и подпрыгивал, следуя странной, трудноуловимой, но неизбежной закономерности. Два пустых стакана в ставших уже антикварными подстаканниках, как слепые, медленно и хаотично, блуждали по столику. Примерно раз в час издаваемое ими дребезжание прерывалось негромким дзинь: они стукались алюминиевыми боками, после чего замирали, выпадая на несколько секунд из железнодорожной симфонии, в которой исполняли роль нервирующей перкуссии.
Так настойчиво прыгает и раскачивается. Хочет взлететь? Или завалиться набок? Как бы там не было, но это не мешало вагону двигаться вперед, вместе с другими вагонами, которые гнал за собой запыленный тепловоз. Нереально вернуть десять часов, которые мы простояли где-то под Армавиром, когда что-то там взорвалось на вокзале... или кто-то взорвался? Мелочь, но хочется точности: "что-то" взорвалось! Ведь люди не взрываются, даже съедай они по пять кило фасоли в день. Но если человек вешает на себя тротиловые шашки, он моментально трансформируется в неодушевленный предмет, приобретает способность разлетаться на кусочки, как самая настоящая граната. Никто не поделился с пассажирами подробностями, но из-за этого происшествия мы застряли на путях напротив небольшого хуторка. Это произошло днем. Южное солнце быстро, как задремавшую ящурку, раскалило поезд. Маленькие, уставшие от дороги, и невыносимой жары дети хором заревели, проводники открыли двери... Несколько сотен человек вышли, кто-то тут же уселся в тени вагонов, кто-то принялся ходить вдоль поезда, а кто-то - один или в компании, отправился исследовать окрестности.
- Не уходите далеко! - громко, тут и там, предупреждали проводники. - Мы можем отправиться в любую минуту!
Я улыбнулся, что не осталось незамеченным Сергеем - соседом по купе, которые впервые вез семью на море. Его двухлетняя дочка Нюся (Нюра? Настя?), плакала две ночи подряд, а его жена Ирина, выбрав меня штатным монстром, то и дело шипела: "Вот отдам тебя дяде! Он тебя с собой заберет! Вот отдам..."
В первую ночь эта угроза ненадолго помогла, но вчерашним днем девочка увидела, что я не представляю опасности, и даже пыталась несколько раз вцепиться мне в волосы розовой, словно игрушечной, теплой ладошкой.
- Что смешного? - спросил сосед. - Мы, кажется, надолго зависли в этой деревне.
- Слова забавные, - ответил я.
- Какие слова?
- Проводники - смешное слово. Вот куда они нас провожают? А когда они кричат: "Мы можем отправиться в любую минуту!", мне становится еще веселее, мифология вспоминается - греческая и египетская.
- Черный юмор. - Сергей вздохнул. - Интересно, где здесь пиво продают?
- Вывески "Пиво" не видно. Дома, сараи, сады-огороды. Две козы. Все.
Он нахмурился и сказал:
- Мрачное место. Пойдем в вагон-ресторан?
- Пойдем...
Не прошли мы и десять метров, как услышали окрик его жены:
- Сережа! Ты куда?
- Шоколадку дочке купить! - прокричал он в ответ. - Скоро приду!
Я никогда не ходил в вагон-ресторан вдоль поезда, когда не надо со всей силы - иначе они могут и не закрыться - хлопать дверьми в тамбурах, и зажмуриваться от страшного грохота между вагонами. От этих адских звуков, таких, будто на тебя набрасывается с лаем стая огромных механических, плохо смазанных псов. Как-то раз я сильно набрался в вагоне-ресторане, и долгое путешествие до моего купе превратилось в самые настоящие мытарства, или, если угодно, негативные переживания метафизического толка, о которых писал Венечка Ерофеев. Думаю, меня раза три протащила через весь поезд невиданная сила, пока не явился на помощь неизвестный ангел, воспоминания о котором пугающе лаконичны:
- Да вот оно! Вот! Вот твое, бля!!! - Ангел открыл дверь, и грубо втолкнул меня в купе.
О, счастье! Оно и вправду оказалось моим. Утром я полностью в этом удостоверился.
- О чем задумался? - спросил сосед.
- Не поверишь, но лезет в голову ерунда... мрачная. Знаешь, я не хотел говорить, но я уже был в этих местах. Не именно в этих, но тоже недалеко от Армавира.
- Отдыхал?
- В том-то и дело, что нет. Мы ехали с девушкой на юг, и несколько часов простояли возле какого-то хутора. Также как сейчас... только я... вот прямо сейчас это вспомнил, а думал совсем не об этом. Представляешь, какое совпадение?
Сережа неожиданно остановился. И мне показалось, что он побледнел.
- Что случилось? - осторожно спросил я.
Он хотел ответить, но не успел, его опередил жуткий женский крик, больше похожий на визг, смешанный с воем: "ВрачасрочномамаПомогите!!!!!Маааамааааааа!!!"
Скучающие пассажиры завертели головами, сидевшие вскочили с травы, все засуетились, и спрашивать друг у друга: "Что случилось?", поскольку никто не понял, откуда кричали.
- Ты врач? - спросил я Сергея.
- Нет. Я на режиссера учился...
- Я тоже не врач. Пошли дальше.
- Да-да, - прошептал он. - Пошли.
"Аааааааа!!!" - по ушам снова резанул пугающий вой. "Позовите врача! Пожилой женщине плохо!" - строго произнесла, скорее всего, проводница. "Она умирает!!!" - мужской крик.
Навстречу нам спешило много людей, они шли на громкий звук, как рыбы, или, наверное, все они, так или иначе, имели отношение к медицине.
- В ужасное время живем, - сказал я Сергею. - Все на нервах, все ждут взрывов, катастроф... Подцепить паранойю воздушно-капельным путем проще, чем триппер естественным.
- Почему у тебя такой юмор? - Сергей снова остановился.
- Какой? - не понял я.
- Черный...
- Нормальный юмор, - сказал я. - Кстати, нет черного юмора, также как и черной магии нет.
Он не понял, пришлось потратить пару минут, чтобы поделиться мыслями о том, что все зависит от того, кто является источником юмора или магии.
- Понимаешь, Серега, вот если маньяк какой шутит, перед полумертвой жертвой, то это - черный юмор. А мы идем пить пиво. Чувствуешь разницу? Пошли, кстати, быстрее, а то тебя жена хватится...
"Да умерла она, не толпитесь тут!" - это снова, я уверен, прокричала проводница, разгоняя зевак.
Теперь уже я остановился. Не знаю, как объяснить, но известие о смерти любого человека вызывает во мне непреодолимое желание закурить. Почему? Да не знаю! Выкурить сигарету - плевое дело, и нечего грузить себя всяким "зачем" и "почему". Что мне жалко? Может сигарета - аналог свечи? К тому же они всегда с собой, а свечи только придурок станет таскать в карманах.
Мы закурили.
- Почему мы сразу не подумали о наивности? - спросил я Сергея, когда мы поняли, что пива нам не видать. - Мы до тошноты наивные!
Очередь!
Она выползала из тамбура раздавленной кишкой, висела на трапе (я не знаю и не хочу знать - трап, лесенка или ступеньки у вагона), и сползала на землю.
- Тьфу! - Сергей недовольно сплюнул. - Обидно. Может, постоим?
- Только без меня, - сказал я. - Вот этого я точно не переживу. Пойми, здесь слишком много всего происходит, прямо как на Невском вечером. Здесь очень быстро все происходит.
- Что же делать?
Ну, я сказал, что статическое ожидание неприятностей, куда тягостнее динамического, а он, плохо соображая от жары, попросил "перевести сие на русский язык". Получилось так:
- Я не хочу стоять три часа в очереди за пивом, наблюдая за тем, как люди станут терять сознание, падать в глубокие обмороки, и, не исключаю, умирать...
- Прекрати!
- Да, Сергей, да... Семьдесят процентов в очереди - конченые алкаши, со слабой сердечнососудистой системой. Но больше всего меня будут пугать голоса проводников, которые сбегутся сюда, станут распоряжаться, указывать, кричать: "И он тоже умер! Разойдитесь! Так... А! Вот еще один! А вы, граждане, не расходитесь, мы можем отправиться буквально сейчас!".
- Ты и вправду псих, - сказал Сергей. - Пойдем, а то алкаши стали прислушиваться к твоим речам. - Он показал рукой на кучку людей, недобро косившихся в нашу сторону.
- Они явно что-то чуют, - заметил я. - Впрочем, ты прав, пошли.
- Почему ты так отреагировал на слово "совпадения"? - спросил я его.
- У меня есть основания. - Сергей полез за очередной сигаретой, и я расценил это, как верный признак того, что с "совпадениями" у него сложные отношения.
- Не хочешь, не говори, - сказал я.
- Дяденьки, купите гороху! - Мы обернулись, и увидели маленького мальчика, рыжего-рыжего, и, разумеется, усеянного веснушками. На нем были потрескавшиеся, ставшие уже антикварными сандалии, синие шорты, и серый фартук с большим карманом. В руке он держал пакет с горохом.
- Сын Ра! - сказал я Сергею, показывая на мальчика. - Любимец Солнца! Горох продает.
- Лучше б он пиво продавал, - процедил Сергей. - Пиво у тебя есть?
- Нет! - Мальчик улыбнулся. - Черешня есть, вишня есть, тута есть.
- Фигово...
- Горох нужен?
- Пока нет, - сказал я. - Но через неделю, когда мы съедим все ваши запасы из подвалов, и станем задумываться о каннибализме, заходи. И горох на ура пойдет.
Сразу потеряв к нам интерес, мальчик шустро поспешил впереди, пытаясь продать мало кому нужный горох.
Толпа возле вагона, где умерла "пожилая женщина" выросла, и могла конкурировать с очередью за пивом.
- Мне они напоминают недовольных зрителей, пришедших на концерт, - сказал я Сергею. - Они пришли, а певица умерла. А они никак в это не могут поверить, и ждут, что их любимица сейчас выйдет, и споет песню "Жил у нас во дворе черный кот!" Они думают, что она напилась, или сбежала с любовником в Гагры, или просто хочет их кинуть... Кстати, а вы не в Гагры направляетесь?
- Я тебе вчера сказал, что мы под Туапсе едем.
- Да? Черт, я забыл. Мне припекло голову. Она кружится. И я вижу прекрасный подземный город, расположенный прямо под Туапсе...
- Бля! Ты меня достал! - нервно сказал Сергей.
- А что я могу поделать? Мне реально страшно. Я журналист, бля, с перетянутыми нервами... Вокруг меня удавом сжималось кольцо неприятелей. Шеф вытолкал в шею - беги, отдыхай, пока не замочили и нас вместе с тобой... А они видишь, что задумали! Засаду на вокзале, только рвануло раньше времени.
- Кто устроил? Куда тебя несет? - закричал он. - Никто ничего не задумал! Никто! Просто взрыв на вокзале! Просто взрыв! Самый обыкновенный взрыв! У тебя что? Мания величия?
Я хотел ответить, что мания величия - вроде прыща, на нее и внимания обращать не стоит, а вот паранойя...
Но мне не дали ответить.
- Прекратите шуметь, - зло зашикали на нас со всех сторон пассажиры зеваки. - Здесь человек умер! Как вам не стыдно?!
- Нам? Сами валите отсюда! - довольно грубо ответил я им. - Раньше трех дней еще никто не воскресал. Слетелись, падальщики...
Ой... Такое началось... "Самый умный, да?!" "У людей беда!" "Бессердечные!" Сергей, извиняясь, вытащил меня из этой воняющей потом сумасшедшей толпы.
Ира встретила нас, раскачивая красную заплаканную Нюсю на руках.
- Вон, папа идет, шоколадку нам несет! Шоколадку нам несет, папа-папа к нам идет! - словно заклинание бормотала она.
Когда выяснилось, что шоколадки не будет, Нюся закатила самую настоящую истерику. Я подумал: "Таким маленьким девочкам надо делать тайную татуировку на лбу, чтобы потом, когда она вырастет, мужики стороной обходили..."
- Там очередь, - оправдывался Сергей. - Не вру! Если не веришь, сходи сама посмотри.
- Нюся, не плачь, - попросил я. - Папа врет, очереди нет... Все шоколадки съел я, чтобы пополнить запасы серотонина в мозгу.
Не вру, но Нюся притихла. Сергей с Ирой смотрели на меня так, словно я из штатов, то есть, простите, шляпы, вытащил кролика. Но я никогда не носил шляп. Вот мои враги - носили!
- Как тебе это удалось? - зачарованно спросила Ира.
- Не знаю... - Я действительно не знал. - Вдруг Нюсю зачаровало слово "серотонин"?
- Там женщина умерла, - сказала Ира. - В Адлер ехала, с дочкой.
- Да мы знаем. - Сергей махнул рукой, жестом показывая всю неактуальность новости.
- Ж-а-л-к-о, - протянула Ира.
- Не горюйте. На небесах тоже есть свой Адлер, - ляпнул я. - Не пойти ли нам в вагон? Давайте запремся там, и чтобы никто не высовывался!
- Не обращай внимания, - Сергей обратился к жене. - Он перегрелся. У него паранойя с манией величия.
- Да?! - Ира очень внимательно осмотрела меня, пытаясь, наверное, отыскать какие-то изъяны во внешности и (или) одежде. Не уверен, но мне показалось, что поставленные мне диагнозы ее заинтриговали.
- Все нормально, - сказал я, словно оправдываясь за то, чего не совершал. - Я сам себе внушил всякой ерунды, но шоколадка помогла. Я почти выздоровел. Ничего страшного не происходит. Это просто жизнь. Норма! Сам удивляюсь своей ненормальной, черно-юмористической реакции.
- Вам горох нужен? - К нам снова подошел рыжий мальчик.
- Привет, сын Ра! - сказал я. - Давно не виделись, но нам по-прежнему нужно пиво.
- А... Я вас не узнал.
- Ага, мы так быстро старимся, но не стоит напоминать нам об этом, соображаешь?
- Не-а.
- Зря! Мы заберем твои юные годы себе... - Я придал лицо максимальную серьезность. - Мы... Отнесем тебя на ближайшую пирамиду, воскурим копаль...
- Мальчик, иди своей дорогой, - сказал ему Сергей. - Будет пиво, короче, приходи, а горох нам не нужен.
- Может, мы купим гороха Нюсе? - сказала Ирина, после чего мне и солнечному мальчику пришлось выслушать один из самых бестолковых диалогов во всей истории человечества.
В общем, они стали рассуждать вслух - можно ли Нюсе горох? Будет ли от него запор или не будет? Как поедание гороха скажется на желудке? Нет, они не спорили, но постоянно меняли точки зрения. Если Сергей соглашался с женой, что, мол, ничего страшного после пары стручков не случится, то Ирина начинала выражать сомнение... И наоборот!
И так - десять минут! Пока мальчик не ушел, так и не дождавшись решения супругов. Но мне стало легче, грубые слова типа "запор", кружились в голове, разгоняя все страхи и сомнения. Беспочвенные? Ну, если у вас страхи и сомнения бывают беспочвенными, то я могу вам только позавидовать. Это затопленное солнцем место - хочется глотать кислород широко открытым ртом, - пугало. Пугало сильнее, чем Красная Площадь, и даже находясь в кладбищенском Питере я не испытывал такого страха... Мне даже захотелось взобраться на крышу вагона, и прокричать: "Люди! Будьте бдительны! Здесь - полный пиздец, только его пока не видно!"
- А что вам кажется? - участливо вырвала меня из опасных мыслей Ирина.
- В каком смысле?
Клянусь, я не понял, то есть мой гибкий ум перестроился, и забил на эту парочку, как на безнадежную ячейку общества, поскольку я видел нездоровое возбуждение в их глазах, когда они говорили о "запоре" и "поносе".
- Вы же сказали, что вам что-то чудится, мерещится...
- Я? Да-да... сказал, только мне ничего не мерещится. Вот подождите... Ближе к вечеру, станут пропадать пассажиры, как в американском кино... Стандарт "ужастика", правда, Сергей? Ты, как режиссер, должен знать все сюжеты...
- Началось... - Сергей произнес это таким тоном, словно я тоже в их глазах - безнадежная единица. Или даже ноль. В каббалистическом смысле никакого ноля, разумеется, нет, но все равно, неприятно.
- И куда же они будут пропадать? - неугомонная Ирина.
- Какая разница! - вскрикнул я.
И рассказал, что было бы кому пропадать, а уж куда - дело второстепенное. Вдруг здесь аномальная зона, и местные жители сошли с ума? А может они просто сошли с ума, поскольку выродились без притока на хутор новой крови... Точно! Им нужна свежая кровь! Мужская или женская? И вот тут мой монолог резко, но закономерно повернул... Куда ему и положено при такой жаре! Жара - возбуждает. Жара - лучший афродезиак. На таком пекле может встать, и стоять колом несколько часов подряд, безо всякой видимой причины.
Пассажиры, кстати, вытоптали несколько тропинок возле железной дороги.
Так вот, оно и произошло. Непонятное возбуждение, простительное в холодное время года, или когда ты в джинсах, или когда рубаха навыпуск... А когда на тебе одни спортивные штаны, под которыми - широченные трусы. В такие минуты лицо становится рассеянным. Я продолжал свою речь, к тому времени она подошла к наиболее вероятному варианту, в котором умершая женщина оживет, ближе к полуночи, выйдет в одной белой ночной сорочке, выставит руки вперед... И доедет в пустом поезде до вожделенного Адлера.
Сам же, засунув руку в карман, пытался пристроить этого сукиного сына таким образом, чтобы он перестал меня компрометировать. В итоге, мне удалось зафиксировать его в вертикальном положении, головой кверху, прижав резинкой трусов. Теперь главное не делать резких движений, иначе он сразу высвободится. Я его знаю.
- Давайте о чем-нибудь приятном поговорим, - попросил Сергей.
- О пиве? - съехидничал я.
- Ну, не знаю...
- Давайте о селянках, - предложил я.
- О ком? - почти одновременно спросили они.
- Понимаете, если не все так плохо, и все мои мысли - плод нервной работы...
- А кем вы работаете? - Хитрой Ирине явно захотелось перевести разговор с "селянок" на меня.
- Не тревожь его, - попросил Сергей. Я поежился. Обо мне говорили, как о злобном духе. - Он журналист.
- Ненавижу! - прошипел я так, что они изменились в лице. Даже отошли от меня, на полметра.
- Прошу прощения, - извинился я. - Работу ненавижу. Я потому и решил уединиться в горах Абхазии, среди странствующих монахов, чтобы разобраться с собой, решить, куда мне идти дальше. А на пути - сплошные засады.
Услышав мое объяснение, они вернулись на прежнее место. Черт, даже Нюся выглядела заинтересованной.
- А почему вы так... - Ирина.
Зря! Нельзя так давить на болевые точки. У меня даже вызванная зноем эрекция пропала. Хотя, одной проблемой меньше... Я рассказал, рассказал им все, поскольку именно такие - случайные люди, идеально подходят для изливаний накопившегося в душе. Мы больше не увидимся? Как здорово! А если... Случайно? Вы сделаете вид, что не узнали меня, и правильно...
- И сейчас, видя в телевизоре этих желторотиков, которых послали за три рубля делать репортаж о рытье сраной канавы, или строительстве говенного моста через задрипанную реку, или о чем угодно, что не имеет отношения ни к кому, за исключением тех, кто живет возле этой говенной реки, и которым нужен этот говенный мост... Но они это делают с таким видом, что здесь и сейчас - центр Вселенной, они таращат глаза, придают себе многозначительности, словно у них есть чемоданчик с красной кнопкой... Или интервью... Когда надо сделать гавно из конфеты, но запах остается, какими благодетелями не награди очередное ничтожество...
Моя речь была ужасной. Она лилась прямиком из бессознательного. Кажется, даже Ирина была уже не рада... К нам приблизились люди из соседних купе и вагонов. Мне это не понравилось, и я подытожил:
- Друзья! Вы никогда не познаете всю степень цинизма, царящую в наших головах, когда мы придумывает то, что потом называет социологическими опросами.
Пожилой мужик почесал лысину - верный знак, что мои слова заставили его задуматься.
- А... ааа...аааа... - Нюся заерзала, и Ирина понесла ее за одиноко торчащий куст.
Публика тоже разошлась.
Вернулась Ира с Нюсей.
- У нее нет запора! - радостно сказала Ира.
- Да ты что! - весело воскликнул Сергей. - Не могу поверить!
Блядь! Блядь! Блядь!
Я чуть не взвыл. Ну почему именно таких людей считают нормальными?
В знак презрения я ушел от них, подальше, лег на траву, и принялся рассматривать солнце через закрытые веки.
Очень скоро мысли закрутились вокруг селянок. Я представил заросший васильками, колокольчиками и ромашками луг, на котором эти самые селянки водили хоровод. Легкий ветер носил, как лодочки по морю, пестрых бабочек. Со всех сторон пахло сушившимся сеном... Местные выкашивают всё, но оставляют этот луг, да... Святое место для игр юных селянок, на сарафанах которых яркие солярные узоры, а под сарафанами белоснежные сорочки...
(Ночные сорочки! Как на той пожилой, умершей женщине! Которая доедет до Адлера!)
Тьфу, бля!!!
Нет!!!!
Другие сорочки!!!
...и голые, коричневые от загара ноги, и больше ничего нет... из одежды, само собой... Есть! Есть еще ленты, шелковые ленты, привезенные купцами из невиданных дальних стран. Ленты, украшающие прелестные головки, не дающие растрепаться волосам... Хотя, долой ленты! На волю волосы!
Я засыпал. Я уже почти оказался там, с ними. И вот только я осознал свое счастье, как кто-то закричал:
- Милиция! Убивают! Смотрите - там!!!
И еще какой-то крик, издалека...
Ну, с меня-то хватит на сегодня, да? Мне все расскажут Ирина и Сережа. Где, как и кого убили. Я их предупреждал. Даже язвить начну: это просто убийство, самое обыкновенное. Таким никого не удивить.
И чего они так орут? Еще рано... Вот позже они заорут по-настоящему...
Бух! Бух! Бух!
Что это? Тайные знания из глубин Земли пытаются пробиться мне в мозг? Вспомнилось детство. Играя на окраине города, где проходят железнодорожные пути, мы, дети, прикладывали головы к рельсам, чтобы послушать - далеко поезд или нет? Не открывая глаз, перевернулся на бок, прислонил ухо к земле, как Чингачук Большой Змей, и услышанное меня испугало...
Так, наверное, скачут бешеные бегемоты.
Открыл глаза, приподнялся на локтях...
Как там говорил Сергей? Это просто нормальная жизнь? В таком духе... Только вот ни хрена это не нормальная жизнь. Прямо в мою сторону бежал человек с разбитой, полностью окровавленной головой. Нет, это нормальная жизнь, ничего странного, только вот, понимаете, кровь у человека оказалась неземного, рубино-фиолетового цвета. На волосах у человека висели частички мозга, но он бежал! Это так необычно, чтобы не говорил Сергей. И вот за этим, кричащим существом, бежало человек десять мужиков. Молча! Они, наверное, мудро не расходовали энергию на крики.
"Неужели инопланетянина заловили?", - подумал я. Тогда это совсем другой сюжет будет.
"Инопланетянин" взывал к нам, пассажирам, о помощи.
- Милиция! Убивают!
Какое все-таки это страшное место...
И пока я все это обдумывал, они оказались совсем близко. Обидно, но я снова ошибся в людях. Хотел задержать это существо, но оно увильнуло, а мне досталось два удара от здоровенного детины...
- Бац! Хрясь!
Остаточные мысли о селянках аннигилировались. Селянки не могут жить рядом с такими чудовищами.
Упал. Аж в ушах зазвенело, да звездочки перед глазами замельтешили. Но я запомнил этого урода по антикварной шапочке с эмблемой Олимпиады-80.
Кровь. Уф, у меня нормальная. Темно-красная, соленая. Человеческая. Уже неплохо, а то вдруг тут место такое, алхимическое, меняющее состав крови. Глаз заплыл. Губа разбита. Череп, самое главное, цел. Сижу, и как на ладони все... Пассажиры спешно, как мальки от щуки, ныряющие в вагоны...
О!!!
"Инопланетянин" рассчитал все верно. Он вел за собой разъяренную толпу в сторону очереди в вагон-ресторан. В сторону алкашей.
Я ужаснулся. Если эти два разряда столкнутся... крови будет много. Лужи крови, в которых, пока они высохнут, успеют завестись вампировидные головастики.
- Милиция!!!
Плюс - детский плач, бабский вой... Почему Сергей считает все это нормой?
Они столкнулись!
С 1993 года я не видел такого мочилова!
Разбитая губа распухла, превратилась в нечто похожее на гриб-трутовик. Достал сигарету. Давно забытые чувства из юности, молодости... Когда держишь сигарету дрожащими руками, затягиваешься, а на фильтре остается кровь. Фильтр пропитывается кровью, и она включается в процесс очищения дыма...
С "головы" поезда бежали два милиционера. Остановившись на почтительном расстоянии от сражавшихся людей, менты достали пистолеты, что-то прокричали. Думаю, они прокричали: "Сейчас же прекратите! Или всех перестреляем. Или пересажаем!"
"Убейте их всех!" - Я пытался телепатически заставить ментов применить оружие, но они стали стрелять в воздух. В этом первоэлемент Вселенной, которые рождается в результате брака Огня и Воды. Согрешили они, одним словом.
Примерно через час всё успокоилось. Местные ушли обратно, в хутор. У меня обгорели плечи. Захотелось пить. Я вернулся к поезду. Влез в вагон.
- Ого! - воскликнул Сергей. - У тебя губа...
- Ага... Но я спокоен, поскольку это жизнь... Подумаешь, перманентно разъебанное лицо. И все-же... Я ведь отдыхать ехал... А меня рыбы в море за такую губу кусать будут... Подумают - бифштекс.
Как больно говорить. Думаю, это к лучшему.
Сходил в туалет, умылся, полюбовался на себя в зеркало. Вернулся в купе, выпил тепло-мерзкого лимонада. Захотелось есть, но я не рискнул. Попросил Ирину приготовить мне детскую молочную смесь, но смеси у нее не оказалось. Кроме той, что в груди.
Все. С меня хватит! Влез на верхнюю полку. Дело медленно, но верно шло к вечеру.
Попутчики ушли "дышать воздухом", а когда вернулись, рассказали, что я пострадал из-за мужика, который залез в чей-то сад, набрал целый пакет шелковицы, его поймали, надели пакет вместе с ягодами на голову, стали бить, он вырвался...
- Да пошли они все, - прошепелявил я. - Уже хорошо, что он не инопланетянин. Это только начало...
- Не каркай! - сказал Сергей.
- Ты не осознаешь всего ужаса, - я возразил, превозмогая боль. - Здесь время движется в обратную сторону. Справа налево.
- А как оно обычно движется? - поинтересовалась Ирина.
- Как? Слева направо, конечно... Вначале здесь звали врача, это типа 03. Потом, заметьте, милицию. 02! Я не удивлюсь, если услышу: "Пожар! Вызывайте пожарных..." 01!
Они не ответили мне. Думаю, и Ира, и Сергей, молча, согласились. Им нечем было крыть. Факты - неоспоримая вещь.
Вечером я его все-таки заставил Сергея рассказать о неприязни к совпадениям. Простая история, я даже разочаровался. Во время учебы во ВГИКе он вляпался в неприятную историю, причем ему скорее показалось, что он вляпался. Все было бы хорошо, но на Сергея "накинулись" совпадения, псевдо подтверждающие его опасения... Он даже чертей стал видеть на улицах. И ждал выстрела какого-то. И какие-то люди за ним следили. И еще много чего. Рыба не так пахла жаренная. Короче, как я понял, он просто сошел с ума, а обвинил во всем совпадения. Так себе история. Ничего особенного.
Наконец-то я уснул. Селянки, выбитые из головы двумя ударами, спрятались где-то далеко, в другой Вселенной. Мне вообще ничего не снилось. Но спал я не долго.
За мной пришла проводница!!!
Она тыкала меня в бок и бубнила: "Проснитесь, проснитесь, пожалуйста!"
На каждом квадратном сантиметре моего тела выступили капельки пота.
Моментальное пробуждение древнего животного рефлекса - я притворился мертвым. Если бы мог - выпустил бы как уж противную струю прямо ей в лицо... Из клоаки? О, боже!
Не притворяйтесссььь! Ну, пожалуйссстттааа! Где ваша совесссть?
Проснулся полностью.
Резко повернул голову. Проводница отшатнулась. Губа к тому времени стала еще больше.
Ыыы!!!
Она мне сказала, что "скорая помощь" не приехала, ведь был взрыв, все заняты. Я хотел было поблагодарить ее за участие, но проводница объяснила, что мертвую женщину повезут в Армавир.
Черт, я и так это знал. Я бы удивился, если б ее сняли с поезда.
Но поезд - переполнен. Сезон отпусков. А в том купе ехала мама с мальчиком. У нас же - одно свободное место.
Это точно. Самый умный человек в поезде - старый дед, ехавший с нами, сошел за пару часов до того, как поезд замер здесь, в этом материализованном кошмаре.
Она же продолжала говорить, что мальчик - большой, поэтому им желательно еще одно место.
Я ничего не понимал! Что ей от меня надо? На что она намекает?
А когда понял... Да еще эти, Ирина с Сергеем, на совесть давят. Войди, мол, в положение. Жалко мальчика.
В общем, мне почти прямым текстом сказали - выметайся, освобождай место для белых людей. А сам иди туда, где и положено находиться истеричным журналистам.
Я начал спорить. Не мог же я без боя сдаться?
Они давили, давили на меня...
Я все про вас расскажу, сказал я. Про вас всех. Вы еще не знаете нервных журналистов! И я поведаю всему миру об этом чертовом месте под Армавиром. Потому что если вы когда-нибудь остановитесь там больше, чем на двадцать минут... Короче, трепещите! И даже не думайте о селянках! И, главное, не рвите чужую шелковицу. И черешню не трогайте.
Э... Рано еще такое писать. Но коль написал, то так тому и быть. Не стирать же?
- Я буду спать на улице, - сказал я. - Все равно мне неуютно в поезде. - Я хотел добавить, что поезд может вспыхнуть в любую минуту, но передумал. Почему я должен быть таким добрым к этим жестоким людям?
- Мы можем отправиться в любую минуту! - возразила проводница. - Вы уснете, на улице, а мы - уедем.
- Счастливого пути!
- Ну что вы как маленький? А? Где ваши вещи?
- Да что вы с ним церемонитесь? - раздался совершенно не знакомый мне, визгливый женский голос.
Мама. Мама мальчика-подростка. Сколько-то минут они всей толпой компостировали мне мозги. Потом я согласился уйти от них хоть на край света.
Повесив сумку через плечо, я сказал:
- До свидания, люди-добрые!
Подмигнул Нюсе, и прошептал:
- Устрой им тут... Вальпургиеву ночь...
Она тут же стала надуваться, впрочем, ее воплей я уже не слышал. В сопровождении проводницы я шел через еще молчавшие тамбуры. Механические собаки, лишенные энергии движения застыли, видимо, с раскрытыми челюстями.
"Это здесь, - сказала проводница перед тем, как оставить меня одного перед дверью в купе. - Не бойтесь. Ничего страшного нет. До Армавира недалеко. Потерпите. Спасибо вам!"
И ушла... Проводила, и ушла. Я поставил сумка на затертую дорожку, и стал смотреть на уже накрытый ночью хутор. Ни одного огонька, если не считать звезд.
Через час у меня устали ноги. Я решился. Постучал в купе. Мне никто не ответил. Я открыл дверь. Темно. Нащупал рычажок, включил свет. На лавке лежала она, та самая мертвая женщина. В ней не было ничего страшного, казалось, что она просто спала. На другой лавке сидела бледная, заплаканная девушка, которая никак не отреагировала на вторжение. На столе стоял пузырек с таблетками. Успокоительные. Начавший уходит страх вернулся. А если и эта - мертвая? Если она таблеток переела, не пережив горя утраты.
- Ты живая? - Я прикоснулся к ее щеке.
Она открыла глаза, посмотрела мне в глаза, точнее в один глаз, второй полностью заплыл к тому времени... Ей хотелось закричать, но у нее не получилось - не хватило сил.
- Страшное место, - сказал я. - Прими мои соболезнования. Меня обменяли на маму с мальчиком. Успокойся. Не опасен. Губа видишь какая? Губка морская, а не губа. Корм для рыбок.
Мне показалось... Да, скорее всего, показалось, что она чуть-чуть улыбнулась.
- Разрешишь? - Я кивком головы показал на таблетки. - Нервы успокоить надо.
Она кивнула в ответ. Взял сразу три штуки, запил недопитым, стоящим на столе чаем. Подумал - а вдруг это мамин чай?
ХВАТИТ!!!
На верхнюю полку и спать!
Проснулся утром от яркого солнца и грохота колес. Голова тяжеленная, словно перепил. В купе - никого!
Запер дверь. И до самого не выходил наружу. Ну его нафиг. Вагон раскачивался и подпрыгивал, следуя странной, трудноуловимой, но неизбежной закономерности. Два пустых стакана в ставших уже антикварными подстаканниках медленно и хаотично, блуждали по столику. Примерно раз в час издаваемое ими дребезжание прерывалось негромким дзинь: они стукались алюминиевыми боками, после чего замирали, выпадая на несколько секунд из железнодорожной симфонии, в которой исполняли роль нервирующей перкуссии.