Этот текст - не литературоведческая статья. Это опыт критического эссе, в том виде, в каком его понимала, например, Марина Цветаева, хотя автор отдаёт себе ясный отчёт в том, что ей далеко до таланта последней. Считается, что женщины, как правило, - плохие филологи. При этом они, возможно, являются лучшими критиками.
Проза Бориса Гречина - вообще крайне неудобный объект для литературоведческого
"Роман "Русское зазеркалье" Б. С. Гречина имеет четырёхчастную структуру: лекции главной героини, которые она читает своим британским студентам в Англии, её взаимоотношения с коллективом колледжа и отдельными студентами, её воспоминания об учёбе в православной гимназии в России и, наконец, её мистические путешествия по русскому иномирью. Каждая из этих частей представляет собой разные реальности, очень отличающиеся друг друга. И, собственно, любую из этих частей можно изъять из романа и публиковать отдельно. При этом их художественная и духовная жизнеспособность, идейная и образная насыщенность, цельность и завершённость таковы, что они смогут и в одиночку выполнить свои задачи. Но, конечно, автор романа не просто так печатает эти четыре части под одной обложкой. Дело не только в том, что все их объединяет главная героиня, дело в том, что в каждой из них решаются - по-разному, но при этом одни и те же - острейшие вопросы сегодняшнего дня. Б. С. Гречин и его герои сражаются с многообразной неправдой современности - посредством русской песенной культуры, её смыслов и гармоний, через утверждение таких педагогических принципов, которые направлены на пестование подлинного духовного зерна человека, а не на развитие мнимой, "либеральной" свободы его личности, при помощи показа "нижних", "средних" и "верхних" слоёв русского (и, в общем, мирового) зазеркалья как материализованных результатов ложного человеческого выбора. Это непростое и небыстрое чтение, ведь мистическая, религиозная, педагогическая, литературная и иная насыщенность этого текста таковы, что, читая, приходится много думать и чувствовать. Но думать о сверхценностях и сопереживать благородным людям - это драгоценное занятие. Это один из способов и нам самим вернуться домой". Л. В. Дубаков
После развода и кризиса тридцатидевятилетний юрист Олег Поздеев встречает человека, способного дать ответы на сущностные вопросы. Это знакомство не длится долго, но значительным образом меняет взгляды главного героя на мир. "Евангелие Маленького принца", посвящённое теме духовного воспитания, является продолжением "Русского зазеркалья": среди его героев - персонажи первого романа.
Эти лекции - не только разговор собственно об английской поэзии, а ещё и о том, что находится за её рамками. Человеческая культура подобна лесу: то, что кажется нам отдельными деревьями, есть часть единого живого и очень сложного организма ("экосистемы", словами эколога). Пристальный взгляд на поэзию очень быстро приводит нас к созерцанию того, что находится выше поэзии: к константам человеческой интеллектуальной и духовной жизни. Осмыслять эти константы безусловно необходимо любому, кто хочет быть образованным человеком в широком смысле слова, и разговор о поэзии является для этого если не лучшим, то явно и не худшим способом. На протяжении восьми лекций мы попробуем рассказать, отчего английская поэзия в своих лучших образцах долгое время служила неким подобием светских икон: компасом мысли, компасом должного поведения, наконец, компасом правильного языка и хорошего стиля. Пришёл ли этот компас в негодность? Или мы всё-таки способны вновь взять его в руки, чтобы сверять по нему наше эстетическое и даже, временами, этическое чувство? Ответы на эти два вопроса каждый должен искать сам - если, конечно, он хочет их искать, - но автор надеется на то, что ответ на второй вопрос будет положительным.
Группа из десяти студентов четвёртого курса исторического факультета провинциального университета под руководством их преподавателя, Андрея Михайловича Могилёва, изучает русскую историю с 1914 по 1917 год "методом погружения". Распоряжением декана факультета группа освобождена от учебных занятий, но при этом должна создать коллективный сборник. Время поджимает: у творческой лаборатории только один месяц. Руководитель проекта предлагает каждому из студентов изучить одну историческую личность эпохи (Матильду Кшесинскую, великую княгиню Елизавету Фёдоровну Романову, Павла Милюкова, Александра Гучкова, князя Феликса Юсупова, Василия Шульгина, Александра Керенского, Е. И. В. Александру Фёдоровну и т. п.). Всё более отождествляясь со своими историческими визави в ходе исследования, студенты отчасти начинают думать и действовать подобно им: так, студентка, изучающая Керенского, становится активной защитницей прав студентов и готовит ряд "протестных акций"; студент, глубоко погрузившийся в философию о. Павла Флоренского, создаёт "Церковь недостойных", и пр. Роман поднимает вопросы исторических выборов и осмысления предреволюционной эпохи современным обществом.
"Роман "Русское зазеркалье" Б. С. Гречина имеет четырёхчастную структуру: лекции главной героини, которые она читает своим британским студентам в Англии, её взаимоотношения с коллективом колледжа и отдельными студентами, её воспоминания об учёбе в православной гимназии в России и, наконец, её мистические путешествия по русскому иномирью. Каждая из этих частей представляет собой разные реальности, очень отличающиеся друг друга. И, собственно, любую из этих частей можно изъять из романа и публиковать отдельно. При этом их художественная и духовная жизнеспособность, идейная и образная насыщенность, цельность и завершённость таковы, что они смогут и в одиночку выполнить свои задачи. Но, конечно, автор романа не просто так печатает эти четыре части под одной обложкой. Дело не только в том, что все их объединяет главная героиня, дело в том, что в каждой из них решаются - по-разному, но при этом одни и те же - острейшие вопросы сегодняшнего дня. Б. С. Гречин и его герои сражаются с многообразной неправдой современности - посредством русской песенной культуры, её смыслов и гармоний, через утверждение таких педагогических принципов, которые направлены на пестование подлинного духовного зерна человека, а не на развитие мнимой, "либеральной" свободы его личности, при помощи показа "нижних", "средних" и "верхних" слоёв русского (и, в общем, мирового) зазеркалья как материализованных результатов ложного человеческого выбора. Это непростое и небыстрое чтение, ведь мистическая, религиозная, педагогическая, литературная и иная насыщенность этого текста таковы, что, читая, приходится много думать и чувствовать. Но думать о сверхценностях и сопереживать благородным людям - это драгоценное занятие. Это один из способов и нам самим вернуться домой". Л. В. Дубаков
"Поезд Миргород - Спасов" - это философская повесть-притча, в которой в форме путешествия в поезде описывается духовная практика русского православия, католичества, американского баптизма, англиканской церкви, зороастризма, иудаизма, ортодоксального ислама, суфизма, индуизма, теософии, северного и южного буддизма, а также нескольких маргинальных религиозных традиций.
Повесть Бориса Гречина "Посетители" вновь, как и написанная ранее повесть "Три дня иного времени", начинается как фантастическое произведение. Однако и допущение о чудесной встрече англичан из 19 века и русских из века 21-го, и философские и поэтические обоснования этого допущения очень быстро отходят на второй план. Потому что на самом деле писатель предлагает нам фантастику, которая на поверку оказывается в хорошем смысле средневековым назидательным текстом. В этой повести перед нами не столько герои, обладающие индивидуальностью, сколько типажи. Неслучайно автор именует их Аристократ, Леди, Казанова, Судья, Священник, Поэт и т. д. При этом они не представляют собой те или иные пороки или добродетели, это скорее некие мировоззренческие и поведенческие универсалии прежнего мира во всей их сложности. "Посетители" открывают нам Англию и - шире - англосаксонский, европейский мир полуторавековой давности, его отношение к любви, к женщинам и женственности, к мужественности, к вере и религии, к поэзии и ручному труду. А это, в свою очередь, открывает читателю глаза на день сегодняшний, ставя под сомнение достижения нашей эпохи, стремящейся к комфорту и теряющей внутреннюю духовную силу. (с) Л. В. Дубаков
""Весна" была вдохновлена романтиками конца советской эпохи, стоящими по обе стороны баррикады, и является своеобразной данью их памяти. В повести нет никаких потаённых идей или глубоких смыслов, кроме тех, разумеется, которые обнаруживает читатель. Нет здесь и никакого гражданского пафоса, а вопросы патриотизма, которыми нет-нет да и задаются герои, обязаны тому, что действие повести происходит в 2012 году, с новой силой всколыхнувшем давний исторический спор о пути и национальной идее России, а герои не могут жить изолированно от своего времени. Несмотря на год, это - всего лишь повесть о любви и о весне жизни, которая в иных случаях приходит раньше календаря" (из авторского предисловия).
"По жанру "Три дня иного времени" фантастическая повесть. Но, как это часто бывает у Б. С. Гречина, формальные моменты у него уходят на второй план, будучи заслонёнными содержанием. Поэтому собственно фантазийный элемент в этой повести почти не замечается, во всяком случае, не бросается в глаза. Но она не для того, как я понимаю, и создавалась, чтобы быть просто аттракционом, "обратной стороной Луны". Она про другое. В ней происходит соприкосновение разных времён. Если точнее, разных миров. Главный герой оказывается во временной петле, переместившись из одного исторического времени в другое. И это соприкосновение не столько открывает нам наше прошлое, сколько наше невероятно похожее на него настоящее". (c) Л. В. Дубаков
Главная проблема повести - это, конечно, стилизованный язык, но он же и её достоинство. Язык неправдоподобен, потому что в наше время даже архиереи и даже Святейший Патриарх так не говорят. Но он всё же имеет своё оправдание, психологическое и эстетическое. Психологическое - в том, что преосв. Алексий - это как бы выскочка в церковных кругах, и в своём "суржике", в идиолекте, в котором свободно смешиваются церковнославянские, древнерусские и новорусские элементы, он ищет себе защиту и лишнее подтверждение своего права на архиерейство. Эстетическое - в том, что этот суржик оказывается более гибким, чем современный русский язык. Он не застыл, он вживую изгибается туда, куда нужно. (И он, кроме всего прочего, всё же настраивает на возвышенный образ мыслей. Главный герой не аскет и даже человек грешный, но он всё же мечтатель и настоящий поэт церковности.) А в современном русском метафоры языка застыли, стёрлись и перестали осмысляться как живой образ. Если говорить про проблематику повести, то это, разумеется, не только любовная история, и даже не столько, а повесть о проблемах церкви. Подруга преосв. Алексия вполне могла бы стать ему женой при другом церковном устройстве, например, при устройстве вроде устройства Англиканской церкви, где даже глава церкви может быть женат. <...> Кира, кроме прочего, очень быстро проходит путь к самой сути христианства и точно осознаёт, что "Христос есть всякая [духовная и безгрешная] радость". Главный герой вполне способен воспринять её искренне-интуитивное христианство (поэтому он, кстати, тоже в своей епархии является белой вороной). Фактически, они оба являются христианами не исторического, а идеально-преображённого христианства, в духе [главы] "Буди! Буди!" ["Братьев Карамазовых" Достоевского].
Автор этой книги - буддист, но при этом - русский человек, и ему в его качестве русского человека не очень интересны дальнейшее развитие и исторические перспективы буддизма в Азии, и уж тем более в Европе, Америке или Австралии. Ему интересно будущее буддизма в России. Мы сколько угодно можем говорить о жизненных силах той или иной религии, но остаются открытыми вопросы: - Каковы реальные перспективы развития буддизма в России? - Как может сформироваться (или развиваться) национальное русское буддийское духовенство? - Как будет, если, конечно, будет развиваться и оформляться церковь или множественные церкви русского буддизма? - Может ли быть создана самостоятельная традиция русского буддизма (такая традиция, которая не воспринималась бы в качестве исторической фикции или сочинения одного человека, а действительно обрела бы значение, соответствующее названию)? - Если да, то что именно для этого может и должно быть сделано? - Возможны ли альтернативные варианты развития русского буддизма, его "исторические развилки", какова вероятность осуществления каждого из этих вариантов? Настоящая книга стремится дать лаконичные ответы на эти и подобные им вопросы. Эти ответы могут быть признаны читателем неполными или вовсе неудовлетворительными, как неудовлетворительным может оказаться и весь опыт подобного религиозного философствования. Несмотря на это, автор будет просить читателя отнестись к тексту снисходительно хотя бы на том основании, что собственно опыты в области русской буддийской философской мысли могут быть исчислены по пальцам одной руки. Буддизм знает и в наши дни множество схоластов, мастеров логики и мудрецов (без всякого нашего пренебрежения к схоластике как к самостоятельной и важной отрасли религиозной мысли), но способ рассуждения в рамках тяжеловесной буддийской логики, как он ни удовлетворителен для решения чисто доктринальных задач, оказывается совершенно неуместным для конструирования б-у-д-у-щ-е-г-о религии или хотя бы для рассуждения о таком будущем.
""Ужас русского инока" - это вовсе не повесть, предназначением, долженствованием и замыслом которой является критика православной церкви. Она является размышлением о Церкви вообще (как сообществе верующих), о тех вызовах, которые духовные таланты ставят церковной традиции, о том, как традиция с этими вызовами справляется, а также о соотношении в церковной жизни мистического и каноничного, частного и общего. Возвращаясь к метафоре бойца, вспомним, что английское название рядового - private, и это неожиданно оказывается знаменательным. Каждый не только умирает в одиночку, но даже сражается в одиночку, потому что личные искушения, которые почти невозможно передать, ответственность за которых практически невозможно разделить с другим, - просто хрестоматийный пример "вещи в себе", при том сражается он всё-таки в общем строе. Наш частный духовный опыт, большой или малый, и наша частная битва при её успехе таинственным образом вливаются в резервуар общего блага (при неудаче, конечно, служат только нашей погибели)".
"В центре повести Бориса Гречина "Храм детства" столкновение двух миров - мира взрослых и мира детей. Мы, взрослые, как медведи-шатуны в лесу, не оставляем детям шансов. На их собственную судьбу, не совпадающую с ожиданиями их пап и мам. На соприкосновение с национальной культурой, которой мы часто не знаем и которой чуждаемся. Наконец, на само детство, в котором детям не надо прагматически думать о будущем, всё своё время отдавая то одному, то другому кружку или каким-нибудь профильным курсам. У детей нет своего храма. Им негде мечтать, сидя в тишине и покое. У детей нет промежутка, закутка, где можно было бы спрятаться. Медведи-шатуны не засыпают на зиму или просыпаются посреди зимы от голода. Так и мы, взрослые, не обретя счастья или потеряв разум, разрушаем всё вокруг". (с) Л. В. Дубаков
"Борис Гречин на днях выпустил небольшую повесть под названием "Человек, который был дьяконом". Эта повесть, и в начале об этом говорит сам автор, - парафраза знаменитого романа "Человек, который был Четвергом". От честертоновского романа Б. Гречиным взято название. Заимствован его сюжетный парадокс. В основу положена христианская проблематика. Востребована эзотерическая символика. Присутствует экзистенциальное напряжение. В общем, многое, как у Честертона. Но это, конечно, другое произведение. Оно про русскую православную церковь как большое собрание верующих. Или, вернее, слабо верующих. Или неверующих вовсе. Но повесть Б. Гречина далека от сенсационных разоблачений, от безответственной критики. Во-первых, он сам человек религии, а человек религии, памятуя об общем благе, такими вещами заниматься бы никогда не стал, потому что для него это не чужое, пусть и далёкое, а своё, во-вторых, разве и так не видны те проблемы, которые, будем честны, есть сегодня в РПЦ и в церквях других религий? Эта повесть, которую автор справедливо характеризует философской, есть разговор, точнее, диалог, ещё точнее, диалоги о состоянии и путях русской православной церкви. В повести поднимаются по-настоящему актуальные сегодня вопросы о целях и роли православия в современном мире, о внутренней церковной политике, о соединении православия и патриотизма, о женщине в православии. Некоторые эти вопросы и эти диалоги заставляют вспомнить известную статью С. Н. Булгакова "На пиру богов. Pro и contra. Современные диалоги", где в платоновском стиле шесть разных человек спорят о том, кто виноват и что делать, - кто виноват в тяжёлой ситуации, в которой оказалась Россия и русская церковь после 1917 года, и что теперь делать России и церкви, какие испытания ждут впереди и есть ли надежды на воскресение. Историческая ситуация изменилась, религиозное поле расширилось, но Россия и русская церковь по-прежнему решают эти или близкие им вопросы. Куда плыть? Как плыть? С кем плыть? Есть ли вообще кому плыть? Главный герой повести Б. Гречина ищет ответы на эти вопросы, перебрасывает мосты между разными, зачастую полярными позициями. Неслучайно автор связывает его со средой (день Меркурия, вестника богов, бога контактов). Этот герой, вместе с другими персонажами, вместе с православной средой, повторяет и сотворяет в миниатюре церковный мир. Скорее, плохо, чем хорошо (в чём не сугубо их вина: они именно такое собрание верующих, какое сегодня собрание верующих, какое сегодня время), но мужественно и до конца делая то, что можно и что должно. И в этом смысле можно сказать, что "Человек, который был дьяконом" по жанру это ещё и шестоднев, в котором рассказывается о созидании и пребывании божественного мира - от пролога к эпилогу за шесть и один день через тридцать три главы, полные "ночного кошмара", сомнений и вопросов, испытаний и трудов, одолений и побед и, наконец, вневременного таинственного покоя". (c) Л. В. Дубаков
"Повесть Бориса Гречина "Клирики" поднимает сложную и неоднозначную для России проблему - взаимоотношения православия и инославия (так для православных). За "инославие" в повести отвечает буддизм, община которого по сюжету появилась в среднерусском провинциальном и православном городе. Главный герой, дьякон Николай Яковлев, будучи православным человеком и клириком Русской православной церкви, знакомится с буддийским наставником, по имени Озэр, точнее наставницей. По воле епархии и собственному религиозному горению он пытается переубедить девушку буддийского исповедания. Конечно, никакого переубеждения не происходит. Но "Клирики" всё же не только о несовпадении православия и буддизма. Знакомясь ближе, вспоминая своё прошлое и совершая сложные жизненные выборы, Николай и Озэр осознают, как много и в другой религии, которая всерьёз, трудного, ответственного, жертвенного. Клирикам в какой-то момент приходится принимать непростые решения и делать выбор. Оба героя этот выбор сделали. Они не сменили религию, не изменили своей религии, но получили трудную судьбу. И при этом счастье остаться вместе".
"Человек будущего" - роман о подростках и об их воспитании на рубеже времён (герои застают закат советской школы и становление "новой педагогики"). Это и роман-притча: в знакомый любому читателю "школьный" контекст он помещает предсказание о грядущем "царстве Антихриста": о том, что может совершиться с обществом и миром при полном и окончательном сломе всех моральных устоев, последнем раскрепощении низшего начала в человеке, что возможно - и в наши дни уже происходит - начиная со школы и посредством школы. Собака главного героя, подобно дельфинам в "Разумном животном" Робера Мерля, является полноценным действующим лицом.
"Некто может обнаружить, что ряд представлений этой повести заимствован из "Розы мира" Даниила Андреева. Здесь есть два возражения. Вот первое: если некий путешественник описывает неизведанную страну, разве не позволительно будет ссылаться на его описания, и разве можно будет такую ссылку называть заимствованием? А вот возражение решающее: центральный образ со всей его ясностью, со всеми его деталями появился в голове у автора до знакомства с "Розой мира". Тот факт, что действие повести происходит в советское время, объясняется тем, что именно в то время эта история более всего могла произойти". (Из авторского предисловия.)
"Госпожа Матильда Видриг приезжает в Россию и, подобно дьяволу, ищет мёртвые души на недооккупированных территориях. На первый взгляд она сумасшедшая старуха, думающая, будто бы находится в Третьем Рейхе, не проигравшем войну, но Феликс Эрнст, ставший волею судеб её адъютантом, слышит всё больше здравого смысла в её речах, так что едва переносит этот здравый смысл. Фрау рейхскомиссар посещает в Ярославле отечественных и окраинных националистов, модельное агентство, немецкий супермаркет, педагогический вуз и другие места и людей и везде находит тех, кто продаёт ей свою душу, отвергая человечность и Родину. И каждая такая "покупка" совершается лишь в её пользу, то есть в пользу нового Рейха. Монологи госпожи Видриг, в которых она объясняет Феликсу истинный смысл своих поступков, это не только разоблачение англосаксонского проекта, но и обнаружение правды о людях, что не имеют чести и не хотят знать своего родства. Русские националисты вторичны и убоги, националисты окраин власто- и корыстолюбивы. И она кормит их гордость и их карманы, лишь бы они разрывали ткань великого государства и великой культуры. Девушки-модели считают Россию помойкой - и получают возможность оказаться за границей - в борделе. Педагоги очарованы Западом и соглашаются с ядовитыми идеями свободной педагогики - без воспитания, без учителя, с акцентированием внимания на сексуальной составляющей и критическом мышлении. Это всё идёт на пользу новому Рейху - тем, что разрушает Россию и другие страны. <...> И, положа руку на сердце, каждый, кто по своей воле всё это отдаёт, всего этого недостоин. На приёме у фрау рейхскомиссар в финале повести действительно был аншлаг, и каждый из гостей получил возможность заглянуть в кривое зеркало собственной смердящей души". (c) Л. В. Дубаков
Продолжая темы последних книг "Розы мира" Даниила Андреева, этот роман-антиутопия представляет жизнь людей через несколько десятков лет, в эпоху Антихриста, при котором деградации человека с юного возраста будет способствовать и энергия всепроникающей пропаганды, и чудеса техники, и всеобщее половое растление, и фундаментальное искажение религиозных истин, и переписывание истории, и даже отмена привычной нам буквенной письменности. Роман был написан в 2011 году. С тех пор отдельные черты далёкого и неприглядного будущего уже начали проявляться, а кое-что и воплотилось в действительности. При этом автор не только не претендует на точность своего предчувствия во всех деталях, но более всего хотел бы ошибиться как можно больше. И всё же каждая возможность будущего (включая и те отчасти карикатурные формы жизни, которые описывает роман), должна быть предусмотрена и названа. Загрузить текст с пиктограммами можно по адресу lulu.com/spotlight/borisgrechin
"Льен Мин" - это, во-первых, не лишённое сатирических нот описание университетской действительности, знакомой автору изнутри. Во-вторых, это имеющий форму личного дневника роман о дружбе (перерастающей в симпатию) между уже немолодым преподавателем педагогического вуза и его иностранной студенткой, о нравственных выборах, которые неизбежно ставит такая дружба. Это также роман о педагогике, кризисе зрелости, религиозном поиске себя, который в случае главного героя заканчивается переходом в другую веру; о лицемерии и искренности, конфликте индивида и общества, столкновении идеализма и прагматизма. "Роман "Льен Мин" <...> очень интимен. Отношения между главным героем и Льен Мин не описать только наставничеством, дружбой или любовью. Это всё вместе, и при этом лишено чувственности. Как ни странно, читать сегодня роман, который обходит проявления сексуального стороной, который тонок настолько, что напоминает тургеневскую прозу или прозу советскую, это занятие, требующее особого напряжения. Тонкие волны человеческих отношений, если читатель окажется способен впустить их в себя, допустить их созвучие с тонким и неосквернённым в себе, тем, что спрятал и забыл в далёком детстве, оказывают сильное воздействие..." [Из статьи Л. В. Дубакова "А теперь мы должны проститься"].
Рядовой директор средней школы внезапно обнаруживает у себя редкое психическое заболевание. Для его излечения он обращается к таинственному религиозному братству, которое, возможно, существует только в его воображении и нигде больше... "Роман Б. С. Гречина "Mediatores" можно истолковать через призму историко-литературных или историко-философских параллелей, жанровых трансформаций, краеведческого или религиозного контекста. И, пожалуй, реализация каждой из этих возможностей по отдельности не приведёт ни к чему. Дело в том, что автор, как кажется, раз за разом пускает читателя по ложному следу. Причина этого не в усилении литературной занимательности. Причина в том, что в центре сюжета - поиск главным героем самого себя и себя в другом, а такой поиск, конечно, предполагает ошибки, точнее, отбрасывание не тех вариантов. Сюжет романа развивается в сторону трифоновской прозы, и уже не ждёшь ничего иного, а тебя перекидывают на поле прозы чеховской, затем, когда уж точно больше ничего другого не хочешь, помещают в брауновскую прозу, ещё и замешенную на местном материале. Соответственно этим сюжетным и жанровым трансформациям меняется главный герой романа "Mediatores". Владимир Фёдоров осмысляет недавно прожитое, а это прожитое представляет собой поиск им вечной женственности. Главный герой ищет свою любовь, следуя за голосом собственной интуиции внутри своей головы, вглядываясь в "посредничающее", "медиаторствующее" зеркало бёмевской Авроры, отражающей его самого, высшего, лучшего, и его бессмертную возлюбленную - в той девушке, которую он в конечном итоге найдёт. Многочисленные женские персонажи этого романа входят в жизнь героя и уходят из неё как неточные отражения, как отражения чьей-то другой Авроры. Но всё-таки "Mediatores" больше, чем любовный роман. Как больше он и псевдоисторического романа, и детективного, и медицинского, и какого угодно другого. Он про то, как вечно женственное по-дантовски исцеляет героя, который в какой-то момент болезненно, вплоть до мнимой душевной болезни осознал собственную бесцельность и нецельность. Как, вероятно, исцеляет и читателя романа, который день за днём расщепляет единую реальность на иллюзорные составляющие элементы". (C) Л.В. Дубаков
В романе "Mania Divina" Б. С. Гречин, как и в большинстве других своих произведений, ищет ответы на сущностные вопросы, которые ставит перед ним и перед читателем неблагая современность. И один из главных вопросов - как обрести и прорастить, уберечь от болезней или излечить от них то духовное зерно, из которого в конечном итоге появляется более совершенный человек, "человек облагороженного образа". Отсюда исходит то, что едва ли не всякое произведение Б. С. Гречина, будь то рассказ, повесть, роман или, как в случае с "Mania Divina", случай из врачебной практики, оказывается инструментом воспитания или исцеления - себя, героев, читателя. Так, главный герой романа "Mania Divina" - Пётр Казначеев - постепенно и трудно выправляется в сторону более глубокого восприятия поначалу кажущегося странным и нездоровым поведения своей пациентки (а значит в сторону более интуитивного восприятия реальности), леча пациентку от "безумия", он вылечивает себя - от материализма. (C) Л. В. Дубаков
"Лиса Его Высочества" - широкий роман, как по числу действующих лиц, так и по охвату тем. Это и взросление девушки-подростка, а затем молодой женщины, это и музыкальное творчество (а также работа музыкального педагога с одарёнными учениками), это взаимоотношение личной и "церковной" веры, это, наконец, и своеобразная "групповая фотография" (или серия таких фотографий) разных слоёв российского общества начала 2000-х годов. Многочисленные вставные новеллы последней части романа каждый раз предлагают новый угол зрения на проблемы социальной жизни или личного нравственного выбора. "Две жизни Маленького Принца" - такое метафорическое определение дал "Лисе Её Высочества" один из её читателей, имея в виду не только знаменитую повесть Антуана де Сент-Экзюпери, но и самый известный текст русского писателя, музыкального педагога и оперной певицы К. Е. Антаровой.
Повесть, подобно "Униженным и оскорблённым" Достоевского, исследует возможность одновременно любить двоих и в этой любви остаться порядочным человеком и христианином. См. о ней статью Е. С. Смоленской: "Б л и з к и е л ю д и Б. Гречина: в поиске мирской праведности".
ЧТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК, помимо его материальной оболочки? КАК СОВЕРШЕНСТВУЕТСЯ человечество, какие ступени к гордому званию Человека оно уже преодолело и какие из этих ступеней еще ожидают нас? КАК УСКОРИТЬ индивидуальное прохождение этих ступеней? НА КАКИХ ПРИНЦИПАХ должна быть выстроена школа, чтобы из современной полуказармы-полумонастыря превратиться в достойную Школу Человека? КАКИМИ МЕТОДАМИ должна руководствоваться совершенная школа? КАК ОБЕСПЕЧИТЬ медленный и постепенный переход школы современной к школе совершенной? В авторской монографии сделана попытка ответить на эти и другие вопросы. Скачать текст с таблицами и рисунками можно по адресу lulu.com/spotlight/borisgrechin
Предмет и одновременно задача этой небольшой книги - апология, то есть "защита" русского буддизма, но не юридическая и даже не догматическая защита, а защита идеи русского буддизма или, пользуясь философским жаргоном, русского буддизма как ноумена, имеющего право быть и жизнеспособного в своём существовании. То, существует ли феномен, соответствующий этому ноумену, является отдельным вопросом (мы полагаем, что, безусловно, существует). Сообразен задаче должен быть и жанр. Тяжеловесное рассуждение по правилам буддийской догматической логики было бы для достижения названной задачи плохим инструментом, хотя бы потому, что те, кто свободно чувствует себя в пространстве понятий буддийской логики, пребывают именно в нём и на смежных территориях, совершенно не собираясь открывать для себя пространство русской богословской или философской мысли. Эти два пространства слишком различны по своим температурам и ландшафту, так что даже невозможно на первый взгляд представить, где бы они могли пересекаться и где бы имелась точка перехода из одной области мысли в другую. (Это небольшое сочинение и надеется споспешествовать открытию хотя бы малого окна для такого перехода.) А тем, для кого не чужды понятия русской идеи или русской религиозной философии, буддийская логика кажется избыточно тяжеловесной, скучной и, пожалуй, безблагодатной. Говоря ещё проще, поле не пашут танком, а если и пашут, то, видимо, не от хорошей жизни, и хорошего от этой пахоты тоже не выходит. Так как никто не принуждает нас обслуживаться негодным орудием, жанр этой книги - не богословский трактат, а философские очерки, цикл философских эссе, объединённых общей темой русского буддизма.
Опыт сравнительного религиоведения, сравнительного догматического богословия и прогностики будущего религий. Текст с оторбражением всех знаков можно скачать по адресу lulu.com/spotlight/borisgrechin
Повесть о преуспевающем архитекторе, карьера которого рушится после знакомства с "девушкой, чувствующей деревья". Своеобразный парафраз "Срубить дерево" Роберта Янга.
Он, бодхисаттва, он, камень благий для мира В роде людском на радость людям родился В Шакьев стране, в деревне малой Лумбини, Вот потому-то и радость наша безмерна. Сутта-Нипата
Этот крошечный цикл рассказов, написанных на настроение, был высоко - может быть, незаслуженно высоко - оценен небезызвестным русским поэтом и почти неизвестным эссеистом Виктором Кривулиным, умершим в марте 2001 года в пожилом возрасте от рака горла.