Белорусский мегаклассик Янка Купала (1882-1942) никогда мне не
нравился -- ни как поэт-драматург-публицист-переводчик, ни даже
как просто гражданин (как гражданин он, по-моему, почти ужасен).
Вдобавок он был очень похож портретом на Якуба Коласа, и мне в
детстве удавалось их уверенно дифференцировать только тогда, когда
изображения обоих висели рядом: Колас выглядел чуть более мордас-
тым. Это как аятолла Хомейни и аятолла Хаменеи: их тоже поди ещё
различи, если портреты не висят совсем рядом. Вдобавок была проб-
лема запоминания, кто из них по-настоящему Луцевич, а кто Мицке-
вич, но постепенно это утряслось.
Я не сказал бы, что меня в принципе тошнит от белорусской лите-
ратуры: в совсем ранней молодости хорошо пошли, к примеру, "Ми-
колка-паровоз" и "Про смелого вояку Мишку и его славных товари-
щей" Михася Лынькова, "Полесские робинзоны" и "ТВТ" Янки Мавра,
"Мы с Санькой в тылу врага" Ивана Серкова, "Чей мальчишка" Петра
Волкодаева (я и теперь считаю, что эти вещи недооценены, недовы-
пячены и плохо проиллюстрированы). Помнится, даже "Дрыгва" Якуба
Колоса и "Люди на болоте" Ивана Мележа были проглочены в 12-лет-
нем возрасте почти на ура в процессе лёжки по поводу воспаления
лёгких или ангины, когда читать было больше нечего. Также призна-
юсь честно, что в бытность студентом я однажды даже (опять-таки
под влиянием повышенной температуры) запоем прочёл книгу повес-
тушек Василя Быкова. А вот Янка Купала мне -- нет, не пошёл ни
одним своим произведением. Он всегда вызывал у меня чувство тоски
зелёной. Читать про какого-нибудь Тома Сойера было куда интерес-
нее.
То, что Купала писал стихи, а не прозу, не было причиной его
отторжения мною. Помню, я в 3-м классе выучил по собственной
инициативе отрывок "Полтавский бой" из Пушкина, не входивший в
школьную программу, и даже напросился в школе на декламирование
его на уроке речи. Более того, я до сих пор этот отрывок частично
помню. Аналогично я выучил по собственной инициативе стихи из
найденной в макулатуре хрестоматии по литературе для старших
классов: "Переправу" Александра Твардовского, а также "Хороший
сагиб у Сами и умный..." и "Балладу о гвоздях" ("Спокойно трубку
докурил до конца...") Николая Тихонова.
То, что Купала писал на белорусском, а я получал русскоязычное
образование, конечно, играло некоторую тормозящую роль, но, к
примеру, басня Кондрата Крапивы "Дыпламаваны баран" легла на мою
русифицированную психику нормально.
Соль, наверное, в том, что я вообще не выношу ни стихов, ни
прозы про "цяжкi лёс" (тяжёлую долю) белорусского крестьянства, а
у Купалы это -- центральная тема. Кстати, я за "тяжёлую долю" не
люблю и Николая Некрасова. Зато нормально воспринимаю "крестьянс-
кого" поэта Сергея Есенина -- потому у него в центре не "тяжёлая
доля", а красота сельской жизни.
* * *
Янка Купала в теме многострадального крестьянства -- жалкий
литвинский закос под Николая Некрасова (1821-1878), скажем это
честно. Некрасов заметно размашистее и техничнее.
Вот "программное" стихотворение Купалы, которое меня в школе
заставляли учить наизусть:
Я мужык-беларус, -
Пан сахi i касы;
Цёмен сам, белы вус,
Пядзi дзве валасы.
Бацькам голад мне быу,
Гадавау i кармiу,
Бяда маткай была,
Праца сiлу дала.
Хоць пагарду цярплю, -
Мушу быць глух i нем;
Хоць свет хлебам кармлю,
Сам мякiначку ем.
З цяжкай працы маей
Карыстаюць усе,
Толькi мне за яе
Няма дзякуй нiдзе.
Глянь, высокенькi бор,
Вокам нельга прабiць;
Загудзеу мой тапор, -
Як блiн, поле ляжыць.
Сошку з вышак сцягнуу,
Кабылiчку ушчамiу,
Плечы трохi прыгнуу, -
Лес на пахань зрабiу!
Дый засеяу кусок,
Потым з жонкай пажау...
Пан пшанiчкi тачок -
Люба глянуць - наклау.
Дык вось, людцы, якi
Я мужык-беларус!
Пад iлбом сiнякi,
Цёмен сам, белы вус.
Эй, каб цёмен не быу,
Чытаць кнiжкi умеу, -
Я б i долю здабыу,
Я б i песенькi пеу!
Я б патрапiу сказаць,
Што i я - чалавек,
Што i мне гараваць
Надаела увесь век.
Этот депрессивный "недочеловек" ещё и превратил лесок в свою
говенную пашню-блин -- вместо того, чтобы резать помещиков и
повышать урожайность той земли, которая уже попала в оборот у
доколхозного крестьянства.
Я считаю, что циклиться надо на позитиве и конструктиве, иначе
-- прозябание, тоска, болезни тела и психики.
Кстати, сам Купала произошёл, оказывается, вовсе не от кресть-
ян, а от обезьян из обедневшей белорусской шляхетской семьи, неким
образом лишившейся земельного надела.
* * *
Первый сборник Купалы вышел в 1908 году и назывался "Жалейка",
о, Господи. Название издательства было подстать:"Загляне сонца i
у наша аконца". Так и хочется подать им грошик на хлебушек и
вытереть им соплюшки какой-нибудь тряпочкой.
* * *
Максим Богданович (1891-1917) о ранних стихах Купалы:
"Пачау ён з шурпатых вершау, амаль не зусiм зьлiваушыхся з та-
гачасным слоем беларускай паэзii; напiсаныя пад Бурачка, залiшне
расьцягненыя, слаба апрацаваныя з боку формы i мовы, яны увесь
час перапявалi некалькi адных i тых жа тэм."
Правда, в дальнейшем Купала как поэт чуть развился. Но не
очень.
* * *
С сайта vivareit.ru ("Янка Купала - интересные факты из жиз-
ни"):
"Янка Купала был настоящим денди. Он носил элегантные класси-
ческие костюмы, всегда был при галстуке и с тростью. Янка Купала
считал, что трость придает стилю дополнительную изысканность."
А я как-то думал, что ему хватало средств только на зипун и
косоворотку.
* * *
Забавный эпизод из жизни классика (be-tarask.wikipedia.org):
"У верасьнi 1915 году Купала пераяжджае зь Вiльнi у Акопы."
Окопы, да не те. Это всего лишь фольварк (= хутор, мыза, усадь-
ба) так назывался. Но Купала ведь всё равно мог потом искренне
утверждать, что во время войны он из Окопов не вылезал месяцами.
* * *
Википедия:
"Янка Купала поступил в народный университет в сентябре, однако
его намерениям продолжить учёбу помешала всеобщая мобилизация,
объявленная в связи с наступлением Первой мировой войны. Уже в
начале 1916 года поэта-студента призвали в армию и тот поступил в
дорожно-строительный отряд, в составе которого работал вплоть до
наступления событий Октябрьской революции."
"Янка Купала обосновался в Смоленске, работал в сфере строи-
тельства дорог, где его и застала врасплох революционная стихия.
В период с 1916 по 1918 годы им не было создано ни одного произ-
ведения..."
"После революции Янка Купала поселился в Минске. События
Советско-польской войны существенно не повлияли на образ жизни
поэта: он пережил годичную польскую оккупацию Минска, в котором и
остался жить до следующей войны."
То есть, люди тут же под боком перекраивали карту Европы, жерт-
вовали собой ради светлого будущего, а наш спявак... эээ...
пясняр зямли беларускай спокойно переживал разные оккупации и
даже не особенно при этом строчил.
С апреля 1918 года наш Купала и вовсе оказался при надёжных
источниках пищи (правда, не духовной):
"У лiпенi 1918 атрымау пасаду агента па забеспячэннi харчамi
Заходняй вобласцi."
* * *
Википедия ("Павлина Мядёлка"):
"28 мая 1925 года Павлина Мядёлка снова встретилась в Янкой
Купалой в зале заседаний Инбелкульта на праздновании двадцатиле-
тия со дня опубликования стихотворения Янки Купалы 'Мужык'."
Публично отмечать 20-летие написания какого-то там стиха -- это
немножко слишком. Это слишком даже в чисто домашнем применении.
Кстати, упомянутая П. Мядёлка (по-русски "мяделька", т. е. ро-
дом из Мяделя, если что) -- сексотка НКВД, 26 лет работала учи-
тельницей, причём последние 11 лет -- в сельской глубинке, что в
общем-то характеризует её положительно: наверное, компенсировала
свои грехи.
* * *
У Янки Купалы, оказывается, была даже публицистика. Была, да
сошла. В советское время о ней помалкивали, потому что она была
антибольшевистской, в постсоветское -- потому что антироссийской
она была тоже.
Янка Купала, "Беларускi сцяг уваскрос!" (20 октября 1919):
"Кароценька вестка, атрыманая намi учора з Варшавы, што у
чацьвер, 23 кастрычнiка сёлетняга году, Польшча падпiсала аб
фармаваньнi Беларускага нацыянальнага войска, павiнна абудзiць у
кожнага Беларуса й наагул у кожнага грамадзянiна, жывучага вечна
у нашым краю, вялiкае здавальненьне й сьвяточную радасьць."
Он же, "Уваскрашэнне польскага унiверсiтэта у Вiльнi"
(17.10.1919):
"...вось надыйшоу час вялiкай усясветнай разрухi, час вялiкiх
змаганняу за лепшыя iдэалы, калi няволеная сотню год Польшча
адважна узялася за дзяржаунае незалежнае жыццё, - рукою яе
цяперашняга гаспадара Язэпа Пiлсудскага вырвана ад маскалёу
Вiльня i збуджаны к жыццю слауны Батораускi Унiверсiтэт."
* * *
С сайта vivareit.ru:
"В 1920-30-ых годах поэт подвергался травле со стороны прессы
и властей. Его произведения не издавались, сестра и мать были
раскулачены."
Наверное, раскулачивать этих бывших безземельных шляхтичей уже
было за что, хотя Советская власть всего-то несколько лет как
установилась.
Также оттуда:
"Музой поэта, надежной опорой и поддержкой, женой была Влади-
слава Станкевич. Владка знала четыре языка, танцевала в театре,
любила петь. Матерью Владиславы была француженка Эмилия Моне,
родственница знаменитого художника-импрессиониста Моне."
Простая почти крестьянская безземельная семья с французским
оттенком. Правда, до Франции Купала всё равно не добрался ни
разу.
Всё из того же источника:
"Поэт очень любил отдыхать на море в Грузии. Оттуда он привозил
морские камни и рассыпал их где-нибудь в кабинете. Он любил, взяв
их в руки, сидеть в любимом кресле и вспоминать время отдыха."
Стало яснее, чем он занимался в довольно долгое Межвоенье:
страдал от травли как бывший буржуазный националист, отдыхал от
этой травли в Грузии и писал "Мальчик и лётчик" для маленького
Юры Гагарина.
* * *
Белорусские либерастические оппы почти не задирают советского
академика Купалы: он у них -- народный будитель, в большевистской
революции и Гражданской войне участия не принимал, пьесу "Паулин-
ка" написал идеологически нейтральную, даже с нацизмом особо не
боролся, а в Москву слинял в июне 1941-го всего лишь для того,
чтобы быть подальше от фронта. В ополчение он там потом не запи-
сался, окопов на подступах не рыл, пропагандистские писульки
сочинял так себе.
Говорят, Купала сбежал в Москву не прямо с дачи, которая под
Оршей, а зигзагом: с заездом из Каунаса в Минск 22 июня, где он
прихватил супругу. А в Каунасе он оказался 22 июня, потому что
возвращался из свежеоккупированной большевиками Риги, с писатель-
ского съезда. Представляю себе, что делалось на дорогах 22 июня,
а тут ещё драпающий академик Купала на своём "шевроле".
Почему он сразу же дёрнул так быстро и так далеко, понять труд-
но: была ж неразбериха, неопределённость. Надо думать, человек
очень сильно засцал.
* * *
Кстати.
Я до сих пор не могу понять, почему на фронте должна умирать в
первую очередь молодёжь. Нет, я догадываюсь, что молодых легче
всего туда посылать, потому что умишек и опыта у них маловато, а
здоровья и гормонов ещё хватает. Но по разумному соображению надо
жертвовать в первую очередь теми, кто уже на склоне годов: марши-
ровать подолгу и метко стрелять они, конечно, не в состоянии, но
спокойно умереть с гранатой под танком или заслонить собой коман-
дира от пули -- почему бы нет?
Короче, оба моих деда пошли на фронт и не вернулись, а Янка
Купала рванул прямо с дачи в Москву, хотя мог бы, к примеру, при-
строиться пусть где-нибудь при ротной полевой кухне или при поле-
вом госпитале (если зрение не позволяло приковаться к пулемёту
Максима): туда тоже долетают снаряды. Под Гомелем в июле-августе
1941 г. держали целый месяц фронт солдаты и ОПОЛЧЕНЦЫ, а Купала в
это время в далёком тылу искал для них рифмы.
Что, старый был, больной, ходить стало тяжело, здоровье подо-
рвалось излишествами? Так тем более чего было добавлять к этим
страданиям ещё и муки совести, если она у тебя имелась? Ползти
ведь к фронту не требовалось: он настигал сам.
Падла ты старая, всё равно ж помирать скоро, так иди и умри
достойно -- за Родину -- вместо молодых, ещё толком не живших, не
творивших и т. д. Сократ воевал, Чаадаев тоже, не говоря уже о
Денисе Давыдове. Даже Ницше и Конан-Дойль добровольно отправились
на войну -- пусть и не в тонкую красную линию, зато в уже солид-
ном возрасте. Честно ушли на фронт -- и погибли -- к примеру,
Аркадий Гайдар, Юрий Крымов, Евгений Петров, а они ж, в отличие
от Купалы, вполне читабельные писатели. А этот -- в Москву и
Казань: пить и депрессировать. Я даже подозреваю, что его сбро-
сил с лестницы вот за это самое какой-нибудь мизантроп, вроде
меня. Или же совесть, наконец, достала.
И это ж была не какая-то дурацкая необязательная братоубийст-
венная война, вроде украинско-лугандонской, которую вполне можно
было прекратить саботажем: это было серьёзное столкновение миров
(хотя где-то тоже дурацкое, но для большинства человеков сойдёт).
* * *
В узких кругах хорошо известно, что успешные революции приводят
главным образом к тому, что на место частично вырезанных эксплуа-
таторов трудового народа заявляются новые эксплуататоры его же, и
всё приблизительно повторяется.
Великая Октябрьская Социалистическая революция в этом смысле не
отличилась от других революций, а Янка Купала как раз и оказался
одним из таких новых взгромоздившихся на шею белорусского народа.
Эти нововзгромоздившиеся, разумеется, шиковали поначалу значите-
льно меньше, чем предыдущий состав "элиты", но указанная их скром-
ность перечёркивалась -- даже с запасом -- чудовищными издержками
революции и гражданской войны.
Если выражаться корректнее, то указанный Купала был скорее не
взгромоздившимся, а взгромождённым: понадобился для советского
варианта белорусского мифа (или для белорусского варианта советс-
кого). Правда, Купала не сопротивлялся.
* * *
Из be.wikipedia.org про музей Янки Купалы в деревне Левки
оршанского района:
"У Ляуках знаходзiцца другi фiлiял музея Янкi Купалы. У склад
мемарыяльнага комплексу уваходзяць гаспадарчыя пабудовы, дом
шафёра, а таксама гараж, у якiм экспануецца машына Янкi Купалы
'Шэурале', падораная яму урадам БССР у 1935 годзе."
Так вот, меня впечатлил даже не халявный "шевроле", а дом (не
домик!) для шофёра. На указанном доме я вдруг сломался: такого
уровня заботы об обслуживающем персонале я не выдержал, чашечка
моего скудного терпения оказалась переполненной. Как минимум 50%
населения солнечной Белоруссии ютились в халупах и бараках (и
хорошо ещё, если не на Колыме и т. п.), в деревенском домике моей
матери 1933 года рождения был земляной пол, по которому она топа-
ла босыми пятками, чтобы лапти зря не изнашивались, а певец тяж-
кой доли белорусского народа, НИЧЕГО ВЫДАЮЩЕГОСЯ НЕ НАПИСАВШИЙ,
но тем не менее неимоверно раскрученный и вознесённый, потому что
кому-то так надо было, не только пользовался персональным шофё-
ром, но ещё позволил себе дачу в 200 км от Минска (потому что ему
понравилось ТАМ, а на зряшный расход бензина в полуголодной стра-
не, которую надо было впридачу к войне готовить, ему было нака-
кать), да вдобавок построил при ней шофёру отдельный дом, чтобы
труженик руля не докучал хозяину.
Признаюсь, я в своё время был довольно сильно порчен "квартир-
ным вопросом", поэтому ко всяким жилищным обстоятельствам прояв-
ляю повышенную чувствительность. Но, конечно, можно повернуть
дело и так, что Купала вот от щедрот своих облагодетельствовал
дачкой рядового шофёра, а других облагодетельствовать уже просто
не смог, потому что вскоре война началась и пришлось драпать в
Москву.
* * *
Я никогда не видел в книжных магазинах собрания сочинений Янки
Купалы, хотя, скажем, собрания сочинений Владимира Короткевича м
Василя Быкова нередко попадаются на глаза. Правда, был издан
"збор творау" в 9 томах в издательстве "Мастацкая лiтаратура" в
2002 г., но его я тоже не видел. Купала как бы есть, но в то же
время его нету. Точнее, он присутствует в топонимах и некоторых
ненародных ритуалах, а в повседневной культуре обходятся без
него.
* * *
Особенно любили Янку Купалу наши евреи. С сайта belisrael.info
(Григорий РЕЛЕС "Про Янку Купалу и евреев", печаталось в газете
'Авив', Минск, ? 5, июль 1992):
"Стихи и поэмы Янки Купалы часто печатались в переводе на ев-
рейский язык, особенно в периодических изданиях, которые выходили
в Белоруссии: в журнале 'Штэрн' ('Звезда'), в ежедневной газете
'Октябрь', в молодежной газете 'Юнгер Арбэйтэр' ('Юный рабочий')
и в детской газете 'Юнгер Ленинец' ('Молодой ленинец').
Произведения народного поэта выходили на еврейском языке и
отдельными изданиями. В 1936 году в Белгосиздате вышел его
однотомник 'Стихи' в переводе Зелика Аксельрода. Вступительную
статью написал известный в то время еврейский критик Яков
Бронштейн. Художественный оформитель книги - Борис Малкин. Сюда
вошли стихи и поэмы из сборников 'Жалейка', 'Шляхам жыцця',
'Гусляр', а также стихи и поэмы советского периода.
Отдельным сборником на идиш изданы в 1938 году драматические
произведения Янки Купалы.
Эти книги пользовались особенно большим спросом среди читате-
лей еврейской литературы в Российской Федерации, на Украине, в
Грузии, Узбекистане и в других республиках, где еврейское
население не знает белорусского языка.
Юбилейные даты народного поэта отмечались и в зарубежной про-
грессивной еврейской прессе.
Поэзия Купалы оказала влияние и на творчество таких популярных
поэтов, как Изи Харик, Моисей Кульбак."
"Поэма Изи Харика 'Аф а фрэмдер хасенэ' ('На чужом пиру')
перекликается с поэмой Купалы 'Курган'. Действие в обеих поэмах
происходит во времена средневековья (прим. ред.: у Харика - в ХIX
в.)."
"Стихи, посвященные Янке Купале, встречаются также в сборниках
известных еврейских поэтов Белоруссии Гирши Каменецкого, Зямы
Телесина и Хаима Мальтинского."
Янка Купала отвечал евреям щедрой взаимностью (ibidem):
"Янка Купала интересовался еврейской литературой. В его личной
библиотеке насчитывалось немало книг, переведенных с еврейского
языка на русский и белорусский. Тут были произведения зачинателя
еврейской реалистической литературы, классика Менделе Мойхер-
Сфорима (уроженца Копыля Минской области), Шолом-Алейхема, дарст-
венные книги с автографами советских еврейских писателей."
(Шолом-Алейхем и Мойхер-Сфорим у меня тоже есть -- а толку?)
"Купала тепло отзывался о классической еврейской литературе. 19
апреля 1939 года в Москве в Колонном зале Дома союзов на торжест-
венном вечере, посвященном восьмидесятилетию со дня рождения Шо-
лом-Алейхема, Янка Купала выступил с речью о значении творчества
классика еврейской литературы. Он причислил Шолом-Алейхема к
лучшим писателям мира."
"С вниманием и заботой относился Янка Купала к советским
еврейским писателям Белоруссии: интересовался их произведениями,
общался с ними лично.
Близкая дружба была у него с Изи Хариком.
В 1935 году, когда отмечалось пятнадцатилетие творчества Харика,
Янка Купала в своем приветствии сказал: 'Хай Вашы думкi, пачуццi
надалей красуюць, квiтнеюць на карысць нашай вялiкай свабоднай
Радзiмы, хай будзяць у сэрцах людзей радасныя пачуццi нашага
прыгожага жыцця'.
В часы досуга в доме Янки Купалы среди гостей можно было видеть
и еврейских писателей - Зелика Аксельрода, Гиршу Каменецкого, Элю
Кагана, Айзика Платнера, Геннадия Шведика и других.
Личные контакты были у Янки Купалы с еврейскими писателями не
только Белоруссии, но и других республик. Он переписывался и
встречался с еврейскими поэтами Украины Давидом Гофштейном,
Ициком Фефером, а также с еврейскими писателями Москвы Самуилом
Галкиным, Перецом Маркишем, Давидом Бергельсоном."
Белорусско-еврейский симбиоз, однако, долго не продлился: к со-
жалению, не у всех белорусов отношения с евреями складывались так
же идиллистически, как у Янки Купалы, и, когда случилась нацистс-
кая оккупация, довольно многие белорусы стали сотрудничать с нем-
цами в деле ликвидации еврейского населения, что, конечно же,
страниц истории не украсило. Могут сказать: это делалось вопреки
купаловскому тра-та-та. Ой, не уверен. Это делалось, потому что
было вполне "человеческим, слишком человеческим" -- тем самым,
над чем надо было поднимать человеческую массу, а Купала не под-
нимал, потому как и сам в "слишком человеческом" торчал по уши.
Кстати, могу себе представить белоруса, вернувшегося с Колымы, на
которую попал за колоски, разговорчики, липовый шпионаж и подоб-
ную дребедень, и видящего в Минске Купалу, который катается на
собственном "шевроле" на собственную дачу под Оршей. Да, знаю,
что после колосков, разговорчиков и т. п. так быстро с Колымы
обычно не возвращались -- если возвращались вообще -- но Купалу
могли видеть не сами отправленные в путешествие, а их оставшиеся
родственники. И вот такие люди, обозлённые на Советскую власть
еврейского происхождения и на шикующего за счёт чьего-то недоеда-
ния Купалу, вдруг сталкиваются с возможностью выдать купаловских
любимцев и "социальную базу" Советской власти немцам за деньги и
накормить, наконец, своих тощих болеющих детей... Чтобы в такой
ситуации удержаться от нехорошего, надо быть титаном духа.
* * *
Стихотворение Янки Купалы "Жиды" (1919). Не антисемитское, но
всё равно негладкое. Купала в то время считал, что белорусам в
деле строительства своего государства надо привлекать евреев в
качестве союзнников и направлять белорусско-еврейский союз против
России и Польши. Ну, евреи купаловской концепции не поддержали,
а предпочли поддерживать московское полуеврейское большевистское
правительство.
Вот этот купаловский программный "твор":
Жыды! "Хрыстапрадауцы i прыблуды"!
О, слава вам, усебеларускiя жыды!
Я веру вам, хоць чорнай гразьзю усюды
Плюе вам раб i цар, стары i малады.
Нявольнiкi вы сёньня з намi разам
На беларускай змучанай зямлi,
Дзе чорны зьдзек пасьвенчаным абразам
Гняце вас разам, як зьвяр'ё, у крутой пятлi.
Вы ускрэсьнеце, жыды, усьлед за Беларусяй, -
Сьцяг ваш i нашая паходня будуць жыць,
Хоць наш магiльнiк кветкай апранууся,
Хоць згубны мор над намi гiбеляй iмжыць!
Ня згасьлi вашы i ня згаснуць сьвечкi, -
Вы для народау далi мудрага Хрыста,
Якому узьнесьлi грэшныя авечкi
Муры, дзе векi бьець паклоны бедната.
Таго ж Хрыста прыбiлi вы да крыжа,
Бо ён вам ворагам для Бацькаушчыны быу,
I распасьцерцi сваю уладу выжай
Народ ваш мецiуся пад водгаласы нiу.
Але вам край ваш выдзерлi народы,
На вечнае бадзяньне у прочкi згналi вас,
I разбрылiся вы - усе вашы роды
Па нэтры усiх старон на векавы папас.
I вось, Усход i Захад, Поудзень, Поунач,
Уся зямля гасьцьмi тады вас прыняла,
Вы усiм i усе нясьлi вам братню помач,
Вы усiх тады i усе вас сьцераглi ад зла.
Калi у Гiшпаньi узбунтаваны людзi
З сваёй краiны выгналi вас напасьмех,
На беларускiм полi вашы грудзi
На век знайшлi дняваньне, страву i начлег.
Шлi днi. I вас у ланцугi скавалi
Бязбожны каралi i дэспаты-цары.
Адны вас беларусы шанавалi,
Як блiзкiх родных - да сьвятлейшае пары.
Масква й Варшава аплюлi вам iмя
I у дзiкай чэрнi ненавiсьць спладзiлi к вам,
А Беларусь пад крыльлямi сваiмi
Вас грэла й вашым нянькаю была дзяцям.
Пасьля, жыды, вы зрэклiся народу,
Якi вам шчыра дау багацьце i прыпын;
Пайшлi прыдбаць сабе чэсьць i выгоду:
Да сiльных тых, хто дау вам вiсельню i чын!
Раскiданыя гiбнуць па усiм сьвеце.
Вы Месii чакаеце яшчэ, жыды, -
Тэй Месii ждуць Беларусi дзецi.
I з вамi пойдуць, як вы з намi, усе тады.
Ваш ясны сьветач там, дзе Палестына,
Наш ясны сьветач - Мацi-Беларусь адна;
Спадзе ланцуг ваш у сьляпым загiну,
Спадзе ланцуг наш i зазьзяе усiм вясна!
Цяпер за вамi слова у буру гэту:
Пайцi цi не, з народам нашым да сьвятла:
Пара, жыды, паны усяго сьвету,
Сплацiцi доуг, якi вам Беларусь дала!
По-моему, "Прощай, немытая Россия" -- куда изящнее, а главное
-- заканчивается до того, как надоедает. Кстати, изгнанные из
Испании евреи до Литвы, вроде, массово не добирались.
Но это всё же худо-бедно политическая идея. Не избитая. И может
быть, даже купаловская собственная. Не важно, что она не была
воспринята ни еврейскими массами, ни белорусскими: оценим пока
только уровень креатива. Так вот, в данном редком случае он выше
среднего белорусского болота.
* * *
А вот к полякам и русским Купала в меру сил раздувал у белору-
сов, наоборот, неприязнь, но -- исторично, издалека:
"Раз абселi Беларуса Маскалi ды Ляхi i давай яму сваяцтва
тыкацi з-пад пахi" ("Сваякi", 1914).
"Я мець ад кагосьцi i штосьцi прывык: ад рускага чына - нагайку
i штык, ад польскага пана - прыгон i бiзун" ("Я мець ад каго-
сьцi...", 1914).
"Вораг польскi i рускi шчыра множыу курганы, -- не было Белару-
сi, толькi быу 'Край забраны'." ("Летописное", 1928).
* * *
Антироссийский виршик Купалы "Акоу паломаных жандар...", образ-
ца 1926 года:
Акоу паломаных жандар,
Сьлiунём зарыушыся у нару,
Сядзiць расейскi чынадрал,
"Слуга оцечаству, цару".
Ён сьнiць былую моц i шыр:
Цары, царыцы, цэрквы, трон,
Пагромы, катаргi, Сiбiр...
О Русь! Прымi раба паклон!
Табе такой служыць па гроб
Ня кiну я, i расьцярзаць
Ня дам дзяржаунасцi "оплот",
Цябе, "единую", о маць!
Здарма ж двуглавы твой арол
Празь векi у кiпцюрох трымау
Мiльёны убогiх хат i сёл,
Рабоу мiльёны?.. Не, здарма!
У твой ланцуг былi, о Русь,
Уплецены з усiх бакоу
Украйна, Польшча, Беларусь
I сотня iншых "языкоу".
Цяпер што бачу я кругом?
Пасад мауклiвы збуран скрозь...
Рэспублiкi?! ды зь "языком"
Зь iх лезе кожная усур'ёз.
А ты, о рускi мой "язык"!
Мой "обшчарускi", што з табой?
Табе слухмян быу мал, вялiк,
Быу славен ты сваёй кляцьбой.
Табой сам самадзержац цар
Пiсау ланцужны свой закон,
Што мацi-Русь есi жандар
Усёй Эуропы!.. I свой сон
Сьнiць далей гэты царадвор,
Калi надыдзе яму дзень,
iзноу пад лёзгат царскiх шпор
Свой распасьцерцi чорны цень.
Ён, гэты скiнуты сатрап,
Ня знае, што у свабодзе жыць;
Яму дай вiсельню, дый каб
На ёй "языкi" усе ушчамiць.
Не па нутру, як сьмерць, яму,
Што беларускае дзiцё
Бяжыць у сьцюжную зiму
У школку пазнаваць жыцьцё.
Спужауся, што хлапчук у лапцёх,
Напауадзеты вёскi сын,
У роднай мове учыцца змог?..
О, стыдна, рускi "гражданин"!
Язык твой царскi ён табе
Ня выража, спакойны будзь!
Цябе тваiм жа у кляцьбе
Ён не забудзе памянуць.
Былых ня выклiчаш вякоу
I ты, Масквы кароннай гразь,
Парваных не скуеш акоу,
Зь якой брахнёю нi вылазь!
Автору уже 44 года, он без пяти минут дважды академик (в БССР и
УССР) и "народный поэт Беларуси", а пишет какую-то корявую прими-
тивную хрень. Когда пытаешься "врубиться", про что этот стишок,
поднимается радость в душе от того, что его хотя бы не заставляли
в своё время учить наизусть в школе (мне в голову такие шурпатос-
ти не лезут).
* * *
Знаменитый в своё время верш Купалы "Беларускiм партызанам". В
школе, хвала Аллаху, к детям приставали только с первым куплетом:
Партызаны, партызаны,
Беларускiя сыны!
За няволю, за кайданы
Рэжце гiтлерцау паганых,
Каб не ускрэслi век яны.
Потому что дальше там такое:
Няхай Гiтлеру-вампiру
Клююць сэрца, смокчуць кроу...
Не давайце гадам сiлы
Над сабою распасцерць,
Рыйце загадзя магiлы,
Вырывайце з жывых жылы...
Даже в контексте 1941-1942 гг. пить человечью кровь и тащить из
живых жилы (из пленных, наверное, потому что прямо в бою обычно
не до того) -- как бы немного слишком. Особенно когда такие при-
зывы -- из-под пера тыловой крысы, после первых же бомб улетевшей
на "шевроле" из Минска в Москву под зашиту великого Сталина.
Скажем, у Константина Симонова и Александра Твардовского стихов
такого садистского уровня нету.
Вопрос: этот Ганнибал Лектор белорусской литературы, этот Купа-
ла самолично жилы из пленных немцев тянул? Или только горазд был
других науськивать? Немцев-то в советском плену хватало ведь.
Ну вот почему у меня почти не вызывают жалости всякие там стра-
дальцы от рук эксплуататоров, пытателей, распинателей, расстрель-
щиков и т. п.? Да потому что большинство из этих страдальцев бу-
дет при случае эксплуатировать, пытать, распинать, расстреливать
и т. д. НЕ МЕНЬШЕ. Потому что всё это -- почти неотъемлемое чело-
веческое. Правда, Христос бы, наверное, не распинал. Зато его но-
минальные последователи чего только не вытворяли, в том числе с
другими номинальными последователями его же.
(И, кстати, простите за назойливость, какие к чертям "кайданы",
т. е. кандалы? Массовые казни -- да были, уморивание военноплен-
ных голодом и холодом -- да, тоже. Ещё живьём сжигали. А вот кан-
далов, извините, практически не было. Потому что с кандалами ещё
возиться надо, а руки расстреливаемым проще связывать проволокой
или верёвочкой какой. И кандалы -- это большая любезность в срав-
нении скажем, с повешением: они означают, что тебя оставляют жить
пусть, возможно, и временно, и всего лишь хотят, чтобы ты не убе-
жал и помучился. Вот не поверите: я этим "кайданам" дивился ещё
школьником.
И если уж на то пошло, то ещё два момента. Во-первых, почему
"рэжце", а не, скажем, менее конкретное "бейце" (бить можно и в
шахматах)? Это ж намёк на ближний бой, холодное оружие, кровь на
руках, а то и физиономиях. Насколько помню, в школе проходили
"бейце". Я так понимаю, это чтоб нам нехорошие мысли не лезли в
головы. Правда, я всё равно увлёкся ножами. Во-вторых, почему "не
ускрэслi" (не воскресли)? В обозримом культурном пространстве
воскресал только светлой памяти Иисус Христос -- худо-бедно Сын
Божий -- а тут какие-то немецкие военные преступники на одну
доску с ним. Потом, насколько я знаю, они заведомо не воскресли
бы, даже если бы их жилы были оставлены на своих местах.)
* * *
Что Купала перебежал к большевикам из лагеря "буржуазных демо-
кратов" -- это ладно: крупно ошибаться может любой, да и поди ещё
разберись, какая политическая линия правильнее. А вот что он ску-
чно и местами дефективно писал и вообще был мелковатым человеком
-- это для классика уже не простительно.
Купала вряд ли непосредственно виноват в том, что его сделали
двойным академиком. Не могу сказать "с кем не бывает", но думаю,
он специально ради этого не интриговал. Впрочем, кто их там раз-
берёт теперь. Своими душевными и профессиональными параметрами он
вполне подошёл на роль сталинского академика от изящной словесно-
сти, точнее, от новоделанной местечковой литературки, а за эти
параметры-то он уж отвечал сам.
* * *
За границу Купала при Советах немного таки поездил, хотя до
Эренбурга, Маяковского и Есенина ему, конечно же, было далеко: он
всего лишь посетил страшную буржуазную Чехословакию, правда, два
раза: в 1927 и 1935 годах.
* * *
Купаловская якобы неудачная попытка самоубийства в период мас-
совых репрессий -- та ещё тошноть, о которой даже говорить про-
тивно. По-моему, почти все "неудачные попытки" самоубийства --
это имитации для привлечения к себе внимания и/или для разжало-
бливания. Уж на то, чтобы убиться наверняка и не очень больно,
средств на свободе всегда хватает (наоборот, приходится даже
бдеть, чтобы тебя не задавили автомобилем, но отравили в столо-
вой, не убили в ванной электрическим током и т. д.). Ну, может,
некоторые суицидальники ещё как бы тренируются или подходят к
самому краю, чтобы заценить перспективу с очень близкого
расстояния.
* * *
По поводу падения Купалы в лестничный колодец с высоты 9-го
этажа в гостинице "Москва" есть три версии:
- несчастный случай по пьяному делу;
- самоубийство в приступе депрессии;
- сброс кем-то, может даже, сотрудниками НКВД.
Выбор между этими версиями не имеет большого значения: пожилой
списавшийся слабонервный средненький литератор не представлял
собой ни угрозы, ни ценности. Ну помер -- и фиг с ним. В 1942-м
было тем более очень не до него, так что, может, даже уголовного
дела не завели, из-за чего его теперь всё никак не находят.
Купала был, надо думать, болезненный и вялый -- и вряд ли кому-
то мешал непосредствено. Разве что в белорусском литературном
"колхозе" имелись желающие занять его место живого классика. Но
человечки в этом "колхозе" были преимущественно трусливые, замор-
дованные сталинскими репрессиями, так что и они Купалу ухандохали
вряд ли.
В конце концов человек мог свалиться в лестничный колодец и
случайно: захотел посмотреть, а что там внизу, слабоватая голова
на миг закружилась -- и вот ты уже летишь, не успевая поверить,
что это происходит именно с тобой.
Всякие такие лестницы с возможностью сквозного падения через
множество этажей мне никогда не нравились. Смотрятся они, конеч-
но, эффектно, но вот ведь оказывается, что некоторые на них
слишком засматриваются.
Чем выше заберёшься, тем больнее падать.
Кстати, в скромных хрущёвках и зданиях аналогичного типа паде-
ние сквозь этажи невозможно: разве что из окна выпрыгнешь или с
балкона сорвёшься.
В пьесе "Павлинка" мне очень не понравилось, когда на отрица-
тельного героя -- Адольфа Быковского -- свалили чужую вину в по-
следней сцене и выставили его вором. Это якобы должно было быть
смешно. Нет, это не смешно, а подленько. И, кстати, непонятно,
почему этот отрицательный герой отрицателен. Ну, сватался к де-
вушке героя, назначенного в положительные. Ну, чуть прихвастывал
и чуть привирал. Якобы дурак, но почему-то успешный хозяин. И в
пьесе вообще никто умищем не блещет. Кстати, сюжет -- про не
угодного девушке жениха -- таки избитый.
Пьеса якобы высмеивает шляхетскую гонористость, то есть, чувст-
во собственного достоинства. Но гонористость -- это ещё не спесь,
а только стремление отмежеваться от так называемого быдла.
Остальные несколько пьес Купалы ставятся реже этой "Павлинки",
так что надо думать, что они ещё хуже.
* * *
Могу себе представить, как кляли советского академика Купалу
белорусские антисоветские эмигранты и политические заключённые --
бвышие купаловские товарищи по борьбе. Купалу большевики, можно
сказать, купили подачками. Покупной Купала.
Про страдания Купалы от советского режима не хочется даже слу-
шать: не сидел -- значит, почти не страдал.
* * *
Ну отвяньте вы от меня с этим Купалой: не хочу я выходить на
станции "Купаловской" возле театра имени Янки Купалы и таскаться
по вонючей улице того же названия. Найдите кого-нибудь более чи-
табельного. Хочется ведь ЛИТЕРАТУРЫ, а не литературки.
А псевдоним этого Ивана Доминиковича Луцевича разве не раздра-
жучий? "Янка" -- это типа "Ваня", даже "Ванёк", а "Купала" -- это
народно-религиозный праздник такой. Названный аж по Иоанну Крес-
тителю -- еврею, если что.
Не совру, если скажу, что копилось у меня в подсознании против
Купалы с самого детства.
* * *
Кузьма Чёрный (1900-1944), белорусский классик официальным
рангом чуть пониже Купалы, но тоже детишкам навязывается систем-
кой местного образованьица. Всё тужился написать "роман века", да
так и не написал (но замысел похвален, чего уж там), а Михаил
Булгаков вот не тужился даже, а роман у него, тем не менее, полу-
чился ("Мастер и Маргарита", да: пусть с небольшими недостатками,
но всё равно шедеврище, не вашим опусам чета). Но Чёрный хотя бы
прошёл через пытки в застенках НКВД (8 месяцев за решёткой), а
после такого я бы тоже надломался и на фронт, включая литератур-
ный, шибко уже не стремился бы -- если бы выжил вообще.
Чорный помер от второго инсульта, но после пыток это прости-
тельно. Оставил заслуживающие некоторого внимания дневники.
* * *
Якуб Колас -- отдельный тяжёлый разговор. Выстроили ему особня-
чок за зданием Академии Наук БССР. До сих пор стоит: якубоколо-
совский музей там сделали. И как, много людей добровольно в него
ходит? А я ж, твари недоразвитые, кучу лет по общежитиям маялся,
будучи (и числясь!) неплохим инженером и зарабатывая выше средне-
го, и ГОДАМИ таскался мимо этого дурацкого музея в академическую
библиотеку имени всё того же Коласа (как же, академика). Так вот,
трусливые хитрозадистые цепкие бездари: как ни крутитесь, а кон-
цептуальная расплата рано или поздно придёт, и вы получите свои
достойные местечки возле культурной параши. Уже понемногу полу-
чаете. Потому что ресурсов вы оттянули на себя неслабо, а дали
белорусскому народу взамен какую-то ерунду.
Нет, конечно же, создавайте на здоровье себе музеи в то время,
когда честные трудящиеся ещё не обеспечены хотя бы элементарными
небольшими квартирами, только потом не рассчитывайте на уважение,
на снисхождение, даже просто на вежливость. При первой же возмож-
ности вам будет отплачено такой же монетой -- а то даже с процен-
тами (чего их зажимать?!).
С обладателями психики собачьего типа этот номер с музеями,
конечно же, проходит, но с людьми хотя бы чуть более развитыми у
вас ничего не получится: рассчитывать на собачью преданность во-
преки всему -- это глупо. На ножик в живот при первой же револю-
ции -- другое дело: это всегда пожалуйста. Нет, я тут не призыва-
ми к революции занимаюсь (если подумать, то ну её к Яхве), а
всего лишь повторяю пришедшуюся к слову банальную вещь, что злить
людей -- это опасно, а злить их ложью и незаслуженным пренебреже-
нием -- опасно тем более.
Начинать уверенно над вами потешаться уже можно при ваших жиз-
нюшках.
Вы строите свою системку взаимного восхваления-подпирания, вза-
имной поддержки, но основывается она на лжи, поэтому однажды вас
отправят на надлежащие культурные нары, да и то если о вас вспом-
нят.
И. В. Сталин был грубо неправ: чувство благодарности -- это не
собачья болезнь. Собачья болезнь -- это подгавкивание ни за что.
До такого примитива я опускаться не буду: сначала благоустройте
меня, ублажите, почешите мне спину, обеспечьте мне какие-то
реальные существенные возможности, каких у меня ещё нет, а надо
бы, а потом я, так и быть, подумаю, не сказать ли мне о вас
доброе слово.
Пока что мне испытывать к вам чувство благодарности нет основа-
ний: ну, не уморили вы меня, так и я ж вас не порезал.
Убить меня вы можете всегда, заставить молчать -- тоже (причём
элементарно, потому что я ещё не расхотел жить), а вот врать вы
меня не заставите, а правда -- очень не в вашу пользу.
При любой возможности я буду повторять и доказывать: кумирчики
ваши -- дутые, бездари -- дешёвые, планчики -- фиговые, будущее у
вас -- аховое.
Ваша системка взаимного подгавкивания и согласованной лжи по-
зволяет вам худо-бедно паразитировать на народе, но не более
того. Кармки у вас -- порченые, глазёнки -- бегающие, манерки --
хамоватые, совестишки -- недоразвитые, доходики -- сомнительные,
плюс вечный сцыкёж, что вас выведут на чистую воду ещё до того,
как вы загнётесь.
Купалу я вашего пощажу? Да с чего бы?! Купала, говорите? Прошу
прощения, а кто это такой? Ваша выдающаяся фикция, на которую у
вас куча других фикций завязана? Может, даже воодушевляющая
кого-то из вас на абсурдные деяния, иногда случайно оказывающие
какой-то положительный эффект?
* * *
Почему никоим разом не следует помещать "элиту" в тепличные
условия, а следует, наоборот, обеспечивать, чтобы она мучилась с
бытовыми проблемами, как все нормальные трудящиеся? Потому что
только таким способом наиболее полно обеспечивается адекватность
представлений о жизни, обществе, сапиенсах, техносфере, качестве
и т. п. А без адекватных представлений не будет адекватных сооб-
ражений, эффективных идей, движения к лучшему. Хочешь жить удоб-
нее, красивее, чище, защищённее -- делай так, чтобы в эту сторону
перемещались ВСЕ желающие, а не только ты с немногими себе подоб-
ными за счёт остальных. Если это не купаловский уровень соображе-
ний и не купаловский академический профиль, так на кой, простите,
ляд нужен такой академик, "народный поэт" и т. п.?
* * *
Купала сегодня не актуален своим творчеством -- даже в части
антироссийских ремарок. А, скажем, Редьярд Киплинг, тоже поэт,
между прочим, -- ещё вполне ОК: ухватил вечность за что-то там.
Для меня правильные литературные классики -- это, к примеру,
Лев Толстой, Антон Чехов, Михаил Шолохов, Артур Конан-Дойль,
Александр Беляев. Правильные, потому что не загребучие, но в
первую очередь потому что хотя бы местами весьма читабельные,
конечно.
А белорусскую культуру делали и делают в основном прикорытники
разных мастей, принятые в системку взаимного поддакивания. В ней,
похоже, нет и не было ни одного духовно свободного толкового че-
ловека, способного рисовать широкими мазками и готового посту-
питься деньгами, положением в обществе, популярностью, привилеги-
ями (до жизни и свободы доходит в последнеее время редко!) ради
правды, ради дальней общей пользы. (Есть подозрение, что когда-то
такие всё же были, но к концу 1930-х закончились.)
Ну где вы, местные Сократы, Диогены, Джордано Бруно, Петры Ча-
адаевы, Львы Толстые, Петры Кропоткины, Антоны Чеховы, Александры
Блоки? Попадитесь мне на глаза, дайте о себе знать: я найду,
какие тёплые слова сказать о вас, даже если мы с вами не сойдёмся
во взглядах. Да что слова: если очень надо будет, я поделюсь с
вами и рубашками, и штанами -- пусть не последними, но тоже не
лишними. Вы только проклюньтесь, подайте голос, позвольте дога-
даться, что вы достаточно умны, чтобы замахиваться на то, на что
давно пора, а некому.
* * *
Было так не пару раз, а больше. В какое важное учреждение ни
притащишься со своими писульками, читаешь в чинушьих глазёнках
всегда одно: шёл бы ты скорее отсюда, вакансии тут, если и есть,
то не для тебя держатся, и умников мы тут сами из себя корчим, а
реальное решение проблем нам вовсе не требуется, иначе ещё чего
доброго сократят нам штаты, и куда ж мы потом?!
А тут -- НА тебе "академика", НА тебе ещё одного. Да тьфу на
вас, окаянные! Тьфу на вас ещё раз!
Почти за 30 лет моей старательной концептуальной работы набрал-
ся хорошо если десяток случаев, когда со мной пробовали наладить
взаимодействие по собственной инициативе люди, встроенные в "сис-
тему". И что, я был невежлив, неконтактен, высокомерен, интеллек-
туально слабоват, сбивался на хвастовство, норовил поруководить и
поучительствовать? Нет, я всего лишь не соглашался присовокупить-
ся винтиком к их коллективчикам, вдобавок винтиком бесплатным
(или малоплатным) -- создающим кому-то массовку и т. д. и шустря-
щим из смутной надежды на хоть какое-нибудь вознаграждение.
Извините, но за беспатно я мог позволить себе делать только то,
что считал существенно правильным или что хотя бы приносило мне
удовольствие. А вот за серьёзные денежки можно было позаниматься
и вашей ерундой, если она не шла явно во вред обществу (не
исключено ведь, что ты ошибался в её оценке: с кем не бывает). За
денежки также можно иногда, наоборот, немного побездельничать (к
примеру, хочется тебе сказать про кого-то всё, что о нём думаешь,
но ты не торопишься: как бы дозреваешь мыслями). За денежки люди
становятся хотя бы чуть-чуть компромисснее, снисходительнее,
доверчивее, дружественнее, отзывчивее, вежливее. Даже такие, как
я.
Может, я не выглядел достаточно способным, чтобы имело смысл
меня мягко, но настойчиво обхаживать. Но мне кажется, дело было
чаще в другом: я производил впечатление слишком... эээ... само-
стоятельного и чистоплюйного, что ли. Типа расшифровывали на
раз-два, что подельник из меня не получится, Но всё равно же
можно было что-то для меня отжаливать, а? Ну, на всякий случай?
Но вы не отжаливали. А теперь удивляетесь: чего это он такой
бесцеремонный и потешающийся?
Ждал я, ждал вашей поддержки в трудах-с, да так и не дождался.
А теперь она и не нужна мне: почти всё нужное творческому орга-
низму для поддержки его работоспособности я добыл сам, хотя и
поздновато (лет на 20 ранее было бы впору).
Теперь вот это самое, что я тут говорю, -- всего лишь моя спо-
койная насмешливая месть для собственного вящего удовольствия.
Мне её можно себе позволить: я же нехристь, ребята. У меня и в
самом деле нет перед вами сколько-нибудь серьёзных моральных обя-
зательств: в части обязательств я редкостно свободный и наслажда-
ющийся своей свободой человек. Я думаю, вы мне в этом даже зави-
дуете: каждому же хочется хоть что-нибудь задорно выпалить в
обрыдлые наеденные ряжки бездарных товарищей, а страшно.
Я думаю, что вот как простоватые стишки Купалы не ложатся на
мою психику, так мой концептуализм не ложится на психику белорус-
ского народа. Или только на психику его "верхушки" (я этого ещё
не доисследовал). Тут ничего не попишешь, надо с этим просто
сживаться, как сживаешься с географическими условиями. Уезжать
отсюда за дальний бугор следовало раньше, такая идея приходила,
но у меня в то время не было на это башлей, а без башлей как-то
не получалось.
Народ, конечно же, в нестыковках с ним думающих людей не вино-
вен: он туповатый, как всегда и везде, и нуждается в хороших
няньках, а с няньками вышла затяжная непруха. В верхнем слоике
сложился механизмик подавления здоровых размашистых инициатив,
что тоже очень не своеобразно. Проколупаться через этот механиз-
мик невозможно ни снизу, ни даже сверху. Разве что из космоса
однажды звезданёт что-то, но такого счастья можно и не дождаться.
* * *
Мои отношения с белорусской общественностью можно приблизитель-
но выразить следующим диалогом (начинаю в нём я):
- Вы не хотите послушать о предотвращении глобальной катастрофы
природопользования, которая всё ближе?
- Нет, извини, мы на Купаловские чтения торопимся.
- А о повышении защищённости людей в нашей повседневной жизни?
- Отвянь, мы озабочены арестами протестунов, трясших плакатиками
по поводу арестов предыдущих протестунов против чего-то там, о
чём мы уже и забыли.
- А может, возжелаете о построении эффективного государства, о
повышении интеллектуальности трудящихся, о защите белой расы от
вымирания и подсиживания, о спасении Беларуси, России и Израиля
от самих себя?
- Отцепись: у нас биеннале, берлинале, ПАСЕ, чемпионат, олимпиа-
да, хосписы, обиженные педерасты, оштрафованные змицеры и
сяржуки, спадчына БНР и т. п.
- Ладно, а деавтомобилизации, деградации, королях и капусте? Ну
хоть о чём-нибудь из моего любимого списка?!!!
- Отстань ты, наконец, а то мы милицию вызовем!
* * *
Вон старая больная тётка тащится по улице, едва не падая...
Приблизительно такова же мэйнстримная "классическая" белорусская
литература с Янкой Купалой и Якубом Коласом на флажочке. А вот
вышагивает татуированный и пирсиногованный гадёныш педерастичес-
кого вида, только что напачкавший в лифте, и покуривает мерзкую
канцерогенную гадость, слушая через наушники какую-то хрень. При-
близительно таков у белорусской литературы новейший, постмодерно-
вый слой, попадающийся глаза. Нет, ситуация, вроде, далеко не
безнадёжная: всего лишь нужно сделать некоторый re-engineering
того, что уже насозданное (позадвигать одно, повыдвигать другое).
Front-end национальной литературы должен быть охватным, ярким,
приятным и полезным, а не почтительным по отношению к старичкам,
которым принадлежат первые попытки сделать что-то значительное, и
к занявшим большие должности.
Возможно, я не вполне прав в оценке состояния белорусской лите-
ратуры, но вина в этом не моя. Эта литература очень не удобна для
обозрения: нет никакого полноценного справочника, более-менее
объективно составленного и позволяющего держать руку на пульсе. А
справочник отсутствует, потому что литература -- это скорее не
коллективный продукт (кстати, при большевиках пытались его таким
сделать), а восточный базар, на котором ушлые торговцы стараются
впарить иностранцу лишь бы что, а то и вовсе халтуру, по цене
очень хороших вещей, а совета спросить не у кого, потому что либо
сами не знают, либо с хитрыми "подвязками", а может, даже дураки
или люди с извращённым вкусом. Пока царит базарный бардак, точ-
нее, пока хозяйничают всякие ухватистые кланчики, обман и халтура
вполне сходят с рук.
* * *
Купала и Колас -- наверное, вроде тотемов национальной общности
взаимно поддакивающих литературных и окололитературных деятелей.
Если ты выражаешь верность тотемам, значит, ты для этой общности
безопасен, доходец тебя интересует больше, чем истина и чем успе-
хи страны, и тебя можно без большого риска допустить в эту общ-
ность (и к её корытцам, да), если только ты не будешь там мешать
кому-то давно окопавшемуся, а, наоборот, станешь помогать --
своими поддакиваниями.
* * *
Одним литераторам их нелучшее поведение прощается за эффектный
текстовый продукт, другим прощается слабость их писулек за их
приличную общественную позицию, а вот прощать Купале не за что.
Ну, трындел он за белорусский язык и белорусский народ, так с
этого ж и кормился.
Кого зацепило Пушкиным-Лермонтовым, а то, скажем, и Киплингом
(пусть даже в русских переводах), тот получать удовольствие от
стихов типа купаловских уже вряд ли сможет. И дело не в языке как
таковом (и не в русскоязычности образования), а в качестве упо-
требления этого языка и в образности.
Киплинг:
Шагом..." Грязь коростой на обмотках мокрых.
"Марш!" Чехол со знаменем мотает впереди.
"Правое плечо!" А лица женщин в окнах
Не прихватишь на борт, что гляди, что не гляди.
(...)
Даёшь! Нам не дожить до блёваной победы.
Даёшь! Нам не восстать под барабанный бой. (Хвост трубой!)
А гиена и шакал
Все сожрут, что бог послал,
И солдаты не придут с передовой ("Рота, в бой!")
(...)
Кстати, у Киплинга нигде нет про вытягивание жил из ещё шевеля-
щихся людей или что-то подобное. У Пушкина с Лермонтовым -- тоже.
Я не считаю, что у меня стадная зачарованность Лермонтовым и
Пушкиным: критично я и о них повысказывался, особенно о Лермонто-
ве. Но блистательных стихов у них навалом, прозы -- тоже.
* * *
Пример качественных стихов Купалы -- поэма "Бандароуна". Тут
придираться можно только к мрачности сюжета: богатый пан клеился
к казацкой девице, та ему отказала, он её похитил, она отказала
снова, он её застрелил, а казаки после воспользовались поводом и
порезали много панов. Казаков подбивал к мятежу отец жертвы. По-
эма не греет, но хотя бы гладко написана. Не депрессивная, но
близковато к тому. Правда, "Медный всадник" и "Мцыри" -- тоже без
хэппи-енда, ну так я ж их и не люблю. "Бандароуна" -- не то про-
изведение, которое можно с лёгким сердцем порекомендовать для
школьной программы.
* * *
Пример белорусского поэта с рядом эффектных стихов, -- Максим
Богданович:
Толькi у сэрцы трывожным пачую
За краiну радзiмую жах, -
успомню Вострую Браму святую
I ваякау на грозных канях.
у белай пене праносяцца конi, -
Рвуцца, мкнуцца i цяжка хрыпяць...
Старадауняй Лiтоускай Пагонi
He разбiць, не спынiць, не стрымаць.
(...)
(Этого богдановичского произведения, насколько помнится, в
советской школе не проходили: пришлось бы объяснять, что такое
"Погоня" и почему её, красивую, прячут от белорусского народа.)
Ещё у него же:
у краiне светлай, дзе я умiраю,
У белым доме ля сiняй бухты,
Я не самотны, я кнiгу маю
3 друкарнi пана Марцiна Кухты.
Богданович был многообещающей личностью, но белорусской литера-
туре сильно не повезло (или как посмотреть): он рано помер, не
успев позаслонять всяких Купал. С Богдановичем теперь многовато
носятся (в постсоветский западоидский белорусский миф он вписал-
ся), но давайте скажем правду: натворить много он не успел, и
продукт от него был мелковатый и не вполне зрелый.
* * *
Я ведь как рассуждаю. Если ты не для народа, то нафиг мне тер-
петь твою мелькучесть и твои привилегии? А если ты для народа, то
где они, существенные блага, которыми ты народ якобы осчастливил?
Одолжил ему свой дурацкий псевдоним для называния театров и улиц?
Да забирай его себе обратно: подтираться им будешь. Пьески какие-
то накропал? Так лично мне они не интересны, и другим я их тоже
читать-смотреть не рекомендую. Ещё ты раздувал национализм, гово-
ришь? Ну, и во что толковое он вылился? Раздувал-то ты его не
так, как надо было. Что мы с него теперь имеем? Довольно проблем-
ное необнадёживающее государство, мерзавочную либерастическую оп-
позицийку на заграничных дотациях и частоватые прокуренно-пропи-
тые тупые дегенератские морды матерщинистых сограждан на улицах и
в общественном транспорте. А ещё ж китайцы тревожно накапливаются
тихой сапой. И раздувать национализм приходится заново, а он ведь
не раздувается (здоровый, а не лишь бы какой, холера его бери).
Не в задницу же его дуть.
Я ругаюсь? Нет, пошучиваю. Но надо бы ругаться, да.
Белорусскую нацию надо создавать почти что заново, иначе тутэй-
ший "человеческий материал" вряд ли увидит светлое будущее, даже
чужое. Что образное можно будет взять в фундамент этой нации от
эпохи великого Купалы? Да, похоже, почти ничего: десятка два
повестей (не купаловских), сотню стихов (в основном тоже не от
него), десятка три песен, сталинский ампир (почти весь).
Остальное -- вырубленные леса, взорванные храмы, сожжённые
алтари, разваленные замки (и просто старинные дома), разорённые
кладбища... Музеи у нас теперь -- жалкие, и в них слишком часто
муляжи вместо экспонатов. Интеллигенция мелочная, злобненькая и
продажненькая, а ещё ж подражательная и уныло-хапучая.
Профук скромного шанса белорусов на прорыв к образцовому нацио-
нальному порядку продолжается.
Литература:
Янка Купала "Уваскрашэнне польскага унiверсiтэта у Вiльнi" /
Збор творау у 9 тамах. Том 8. - Мiнск, "Мастацкая лiтаратура",
2002.
Лойко О. "Янка Купала", 1982.
